Василий Козаченко - Молния
- Не знаю, н-н-ничего не знаю...
- Не крути, Савка. Запомни: я все уже знаю, но только мне хочется, чтобы ты сам сознался. Я хочу смягчить твою вину... Ну, где взял листовку?
- Нашел в кармане.
- Очень правдоподобно! А кто ее туда положил? Святой дух?
- Н-н-не знаю...
- Да ты что? Колода деревянная? Тебе в карман лезут, а ты и не слышишь? Смешно! Но допустим на минуту, что ты действительно такой теленок. Тогда как думаешь, когда тебе ее подкинули и где именно?
- Не помню!
- Ты что, раздевался где-нибудь, спать ложился в тот день?
- Не помню.
- А что же ты помнишь?
- Ничего не помню.
- Так-таки ничего и не помнишь? - почти что искренне удивился Форст.
- Ничего, - так же искренне ответил Савка. Он уже собрался с мыслями, казалось, нащупал под ногами твердую почву и решил ничего не объяснять.
- Так-таки ничего?
- Ничего.
- И давно это с тобой? - посочувствовал Форст.
- Всегда, - грустно покачал головою Савка.
- Как это всегда? - уже и вправду заинтересовался Форст.
- Если выпью, так ничего уже не помню, - выложил наконец Савка свой последний козырь.
- Ага, - - понял Форст. - Только ты, Савка, не туда попал, скажу я тебе... Выходит, что тебе эту листовку подсунули, когда ты пьяный был?
- Не знаю. Может, и так.
- Ага. Наконец-то хоть какое-то предположение...
А где же ты пил?
- Не помню.
- А не кажется тебе, Савка, что все это уж слишком? - Форст начал терять интерес к допросу.
Савка помолчал... Молчал и Форст.
- Вот что, Савка. Я тебя предупреждал, и вина, значит, будет не моя. Я тебя хотел пожалеть, а ты... Человек я больной, нервы у меня ничего такого не переносят, но...
ты сам виноват. Я должен помочь тебе все припомнить.
Такая уж у меня обязанность. У нас есть возможность помочь тебе припомнить все, день за днем, час за часом.
С того времени, когда мамочка завернула тебя в первую пеленку... Ну, в последний раз спрашиваю: будешь говорить?
- Так, ей-же-ей, не знаю... - захныкал Савка.
- Ну, хватит!
Форст постучал карандашом по абажуру.
- Возьмите, - приказал он по-немецки. - Только слегка, так, чтобы он почувствовал, понял, что ожидает его впереди. Одним словом, покажите ему перспективу.
Савка ничего этого не понимал, только почувствовал, как чья-то твердая, железная рука скрутила назад его руки, сдавила их жесткими пальцами... И Савка словно сам собой встал на ноги и двинулся к двери, не к той, через какую его ввели сюда, а к противоположной. Ктото, кого Савка за спиной у себя не видел, втолкнул его в соседнюю, ярко освещенную - так ярко, что от сильного света резало глаза, - комнату с белыми стенами.
Посреди комнаты Савка успел еще заметить большой пустой стол. Больше он ничего не увидел, потому что в следующий миг его резко крутанули на месте, и прямо перед собой он увидел лицо Веселого Гуго.
Гуго какое-то мгновение внимательно всматривался в Савкины глаза. Губы его шевельнулись, и шрам стал потихоньку растягиваться. Гуго действительно усмехался, Усмехался почти добродушно, почти что ласково, по крайней мере довольно. И усмешка эта была такая страшная, что у Савки потемнело в глазах.
Потом Гуго стал неторопливо связывать Сзвке за спиной руки тонкой, врезавшейся в тело бечевкой. Связывал и ласково, как кот, увидевший перед собой сало, мурлыкал:
- Ну вот, вот и хорошо! Ну, а теперь, детка, держись! Держись, птенчик...
Страшное, усмехающееся лицо Гуго поплыло кудато вбок, и вместо него Савка увидел Дуську. Тот стоял перед ним без пиджака, в одной нижней, с засученными рукавами сорочке.
И вдруг связанные за спиной Савкины руки с неимоверной силой рвануло вверх. Раз, другой, третий... Что-то хряснуло, нестерпимо острая пронзительная боль огнем залила все тело...
Когда Савку вывели, Форст, не вставая из-за стола, устало потянулся, откинувшись на спинку стула, выдвинул ящик, нашел какую-то пилюльку и, кинув ее в рот, запил водой. Потом из того же ящика достал клочок ваты и принялся старательно затыкать уши.
Заткнул, снова откинулся на спинку кресла, закурил и, пуская через ноздри дым, стал прислушиваться.
Поначалу за стеною было тихо. Потом Форст услышал приглушенный шум (видимо, отодвигали стол), потом опять тишина - и вдруг... нечеловеческий, прорвавшийся сквозь вату, зверино тонкий визг обезумевшего от боли человека.
Закусив сигарету, Форст пальцами крепко прижал вату в ушах. Посидел так немного, отнял пальцы - визг не прекращался, только стал еще тоньше, нестерпимее.
Форст снова заткнул уши.
Он повторил это несколько раз, пока наконец визг не прекратился. Что-то там, за стеною, тяжело стукнулось об пол, затопало, и все стихло.
Форст закурил новую сигарету, прищурился. Дверь скрипнула, на пороге встал Веселый Гуго. Вид у него был несколько смущенный, а ужасная его усмешка казалась сейчас растерянной.
- Дохлый, стерва! - Гуго с досадой пожал плечами. - Сразу, сволочь, сомлел!
Форст помолчал, подумал, потом рывком поднялся на ноги.
- Ну что же... Отлейте... и на сегодня хватит. Повторить завтра в шесть, а потом привести ко мне.
Нет, Форст совсем не был уверен, что Савка и есть та самая ниточка, которая приведет его к заветному клубку.
26
К утру ситуация изменилась.
Накануне у Форста была в руках только одна, отобранная у Савки, листовка. И был Савка, который, разумеется, за свою выходку на Квашиной свадьбе уже заслуживал самой суровой кары, однако про "Молнию"
мог и не знать.
Кое-какие подозрения падали на полицая Квашу:
ведь Савка именно к нему принес листовку. К тому же комендант Мутц доложил Форсту о подозрительной болтовне Кваши.
А кроме того, в истории с "Молнией" могло быть замешано еще довольно много людей, участие которых опять-таки было неясно За всеми этими людьми Форст установил негласную слежку, а Квашу поручил лично Дуське Фойгелю. Пока что эта слежка ничего еще не дала.
Конечно, можно было бы по известному и проверенному способу "густого сига" сразу же арестовать всех этих подозреваемых, а потом уже выбивать из них "Молнию".
Но "Молнию" можно выбить, а можно и не выбить.
А ему в этой ситуации нужно было не просто наказать несколько десятков людей, а непременно раскрыть, захватить, уничтожить и "Молнию" и ее типографию.
Однако напасть на след "Молнии" оказалось не так просто.
И если Максим с того времени, как листовка попала в жандармерию, чувствовал себя словно под стеклянным колпаком, если ему казалось, что все и всюду только на него и смотрят, то и Форсту было не так уж легко. Он должен был выбирать среди тысяч, искать, по существу, иголку в сене. И Форст опасался, что один его неосторожный шаг так насторожит "Молнию", что она станет неуловимой навсегда, хотя бы он, Форст, и уничтожил население целого района.
