Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
усами, очень черными и очень густыми волосами, со смуглой кожей, живым взгля-дом, истинного гасконца по жестам, акценту и храбрости”, прозванного “д’Артаньяном пера”.
Он также честолюбив, как и Мария, только он уже достиг высот, а у нее пока все впереди, в мечтах. Графиня Музэй говорит даже его другу Блану, постоянному секунданту на его
дуэлях, что нет в мире двух людей более похожих, чем Мария и Поль. В первый же день
Муся рассказывает Кассаньяку о своем дневнике. Он вспоминает, как в девятнадцать лет
поклялся себе, что станет знаменитым и что при одном упоминании его имени люди будут
приходить в неописуемое волнение.
Он в восторге от Марии, от ее ума.
“ - Позвольте сказать, что вы очаровательны!
- Это меня очень удивляет, месье, потому что с новыми знакомыми я чувствую се-бя, как с
новыми преподавателями пения. Я всегда боюсь, что они подумают, будто у меня нет
голоса!” (Неизданное, запись от 24 июля 1876 года.)
На следующий день они вместе завтракают у графини Музэй. Мария, как всегда, вся в
белом и в туфельках из красного шелка. Графиня Музэй намекает ей после завтрака, что
Кассаньяк навряд ли полюбит Мусю, потому что он человек для всех, но флирт, отме-чает
графиня, флирт, скорее всего, будет.
Что можно успеть за два дня знакомства? Скоропостижному роману Марии Баш-кирцевой
с Полем де Кассаньяком, на сей раз, помешал только их отъезд в Россию, куда они отбыли
через Берлин 26 июля.
Глава девятая.
ПОЛТАВСКИЕ ГИППОПОТАМЫ.
ГРИЦ, БЕДНЫЙ ПАША И КНЯЗЬ ЭРИСТОВ
В Берлине она ходит по музеям, таская за собой тетю, которой в музеях скучно. Она
десятками покупает себе книги, а тетя в ужасе хватается за голову:
- Как! И здесь уже библиотека!
Куда бы она ни приехала, первым делом у нее в комнате образуется библиотека, без книг
она просто не может. Чтение, пока она серьезно не предалась живописи, остается главным
ее занятием.
Сам же Берлин, разумеется, ей не нравится;
“ Ничего не может быть печальнее этого Берлина! Город носит печать простоты, но
простоты безобразной, неуклюжей. Все эти бесчисленные памятники, загромождающие
улицы, мосты и сады скверно расположены и имеют какой-то глупый вид”. (Запись от 30
июля 1876 года.)
На границе с Россией они расстаются с тетей, обе плача навзрыд, тетя боится из-за
процесса ехать на родину и остается на чужбине. На другой стороне ее встречает дядя
Степан, брат ее матери и тети Надин. Опасения на счет таможни были напрасны, ее при-
няли как принцессу, даже не досматривали. Чиновники, вопреки ожиданию, изящны и
замечательны вежливы. Как-то странно теперь об этом читать. “Здесь простой жандарм
лучше офицера во Франции, - записывает она. - И потом, все так хорошо устроено, все так
вежливы, в самой манере держать себя у каждого русского столько сердечности, доброты, искренности, что сердце радуется”.
Останавливаются они в знаменитом отеле “Демут”, где любил живать еще Пушкин. Здесь
в Петербурге живут их знакомые по Ницце, Сапожниковы, и несколько дней она проведет
с Ниной и ее двумя дочерьми, Ольгой и Марией. Разъезжая в карете, они поют, веселятся и
представляют себе, что они в Ницце.
Увидев портрет великого князя Владимира, она вдруг понимает, что герцог Га-мильтон это
не предел мечтаний, есть красота более совершенная и приятная. И они с се-страми
Сапожниковыми, восхищенные как институтки, по очереди целуют портрет вели-кого
князя в губы.
Но сам Петербург ей не очень нравится. “Петербург - гадость, мостовые -
невозможные для столицы, трясет на них нестерпимо; Зимний дворец - казармы, Большой
театр - тоже; соборы роскошны, но не складны и плохо передают мысль художника”. (За-
пись от 6 августа 1876 года).
Впрочем, вспомним, нравился ли ей вообще поначалу хоть один город! Пробудь в
Петербурге подольше, может быть, мы прочитали бы еще об одном ее романе и другие, поэтические строки о северной Пальмире.
Но Москва ей нравится с первого взгляда, потому что она не похожа ни на что, прежде
виденное. “Москва - самый обширный город во всей Европе по занимаемому им
пространству; это старинный город, вымощенный большими неправильными камнями, с
неправильными улицам и: то понимаешься, то спускаешься, на каждом шагу повороты, а
по бокам - высокие, хотя и одноэтажные дома, с широкими окнами. Избыток пространства
здесь такая обыкновенная вещь, что на нее не обращают внимания и не знают, что такое
нагромождение одного этажа на другой”. (Запись от 12 августа 1876 года.)
В Москве подают телячью котлету таких размеров, что она будто целый цыпленок, а
блюдце с икрой представляет всего полпорции, которой в Италии хватило бы на четве-
рых. Дядя Степан ходит за ней по пятам и все время спрашивает, не хочет ли она поесть, что ее утомляет.
Наконец они приезжают на родину в Полтавскую губернию. Она попадает сразу же в
совершенно другую атмосферу, все ее родственники и знакомые - люди уважаемые, бо-
гатые. Отец, Константин Башкирцев, - предводитель полтавского дворянства. На станцию
приехал ее встречать брат Павел, который теперь живет с отцом, позже к ним присоеди-
нился дядя Александр Бабанин, последним ее встретил отец, примчавшийся на тройке
князя Михаила Эристова, пасынка своей сестры княгини Эристовой; с ними прибыл и
Паша Горпитченко, Мусин кузен.
“ Э. совершенный фат, страшно забавный и смешной, низко кланяющийся, в пан-талонах, втрое шире обыкновенных, и в воротничке, доходящем до ушей. Другого назы-вают
Пашей; фамилия его слишком замысловатая (Горпитченко - авт.). Это сильный и здоровый
малый, с каштановыми волосами, хорошо выбритый, с русской фигурой - широ-коплечий, искренний, серьезный, симпатичный, но мрачный или очень занятой, я еще не знаю”.
(Запись от 20 августа 1876 года.)
Все это были довольно состоятельные наследники землевладельцев. В 1900 году все они
еще были живы и в справочном суворинском издании “Вся Россия” на 1901 год указано
количество земли, которой они владели. У князя Михаила Андреевича Эристова в
Полтавской губернии был 1123 десятины земли, что в пересчете на гектары равняется
1225 гектарам. У Павла Аполлоновича Горпитченко в Харьковской губернии 1178 деся-
тин, или 1285 гектар, не считая жениного приданного в Курской губернии в 838 десятин, или 913 гектар. И, наконец, беднее всех был брат Марии Башкирцевой, Павел Константи-
