Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
года.)
У нее опять начинает идти горлом кровь.
Валицкий внушает ей:
- Если вы будете ложиться каждый день в три часа утра, у вас будут все болезни.
Но любой разговор, как и этот с Валицким, соскальзывает у нее на Пьетро Анто-нелли.
Ясно, что его молчание, единственная вещь, которая по-настоящему ее сейчас вол-нует.
Хотя все ее приключение в Риме и напоминает ей сцены из романа, который она когда-то
где-то читала, она не знает, каков будет финал. Она предвидит скандал как ре-зультат этого
приключения.
А так хотелось выезжать в свет, блистать в нем, быть богатой, жить во дворце, где стены
увешаны картинами, носить бриллианты, так хотелось быть центром какого-нибудь
блестящего кружка, политического, литературного, благотворительного, фривольного.
Мечты, мечты! На самом деле все это могло случиться, если бы на месте Пьетро Антонел-
ли был герцог Гамильтон. Она снова думает о нем:
“Никогда я не увижу ничего подобного герцогу Г.; он высок, силен, с приятными
рыжеватыми волосами, такими же усами, небольшими, проницательными, серыми глаза-
ми, с губами, точно скопированными с губ Аполлона Бельведерского.
И во всей его личности было столько величия, даже высокомерия, и так ему все были
безразличны!..
Итак, я не люблю никого, кроме герцога! ( Запись от 26 мая 1876 года.)
Она отсылает Пьетро подаренную им розу, но и на розу ответа нет.
Долгожданное письмо приходит только 24 июня, больше чем через месяц после того, как
они расстались. И то, как выясняется, оно адресовано Люсьену Валицкому, как ответ на
его послание. Доктор по собственной инициативе предпринял этот шаг, видя, как
переживает Мария. Он послал Пьетро телеграмму из Монако, якобы ему нужен был его
срочный совет, касающийся игры. Ответ пришел, но, как записывает Муся: ”это не ответ
на телеграмму его друга из Монако. Это ответ мне, это признание. И это мне! Мне, кото-
рая вознеслась на воображаемую высоту!.. Это мне он говорит все это!”
“Я употребил все это время, - писал он, - на то, чтобы упросить моих родителей отпустить
меня сюда, но они положительно не хотят слышать об этом”. Так что ему не-возможно
приехать и ничего не остается, кроме надежды в будущем...”
(Запись от 24 июня 1876 года.)
Вслед за прочтением письма следует истерика Марии, она убегает в сад, кричит, чтобы все
сдохли. Башкирцева хочет отдать ей все свое состояние, чтобы она жила, как хочет, тетя
Надин собирается выделить три четверти своего, лишь бы дитя не плакало.
На следующий день приходит коротенькое письмо от Пьетро, адресованное уже самой
Марии; его обнаружила Колетт Конье приколотым к тетрадке дневника:
“ Я прибываю сейчас в одном из тех фатальных для меня периодов, когда не могу
преодолеть самого себя, и вынужден сказать Вам: я люблю вас и мне необходимо хотя бы
одно слово утешения от Вас, пусть на бумаге.
Пьетро.
Простите ли Вы мне такую вольность? Я надеюсь”.
Таким образом, все кончено. Оказывается, это ему нужно утешение, а не ей. Неу-жели это
мужчина?
- Хочешь ехать к сомнамбуле? - кричит ей мать из сада.
- Сию минуту.
“Сомнамбула оказалась уехавшей. Эта поездка по жаре не дала мне никакой поль-зы. Я
взяла горсть папирос и мой дневник - с намерением отравить себе легкие и написать
зажигательные страницы”. (Запись от 24 июня 1876 года.)
Дневник - единственное, что ей остается. Римские каникулы бесславно закончи-лись.
Глава восьмая
ПАРИЖ. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ПОЛЕМ ДЕ КАССАНЬЯКОМ
Мария Башкирцева уехала из России, когда ей было всего одиннадцать лет, и не была там
шесть лет. Теперь, когда на ее замужестве поставлен жирный крест, она поедет в Россию.
Она едет одна, до границы ее провожает тетя, а мать остается в Ницце, не может же она
поехать к отцу, с которым в разводе.
Мария записывает в дневник следующую логическую цепочку, доказывающую, почему ей
необходимо ехать в Россию:
“Почему я не “урожденная...”? Безусловно, это не имеет значения, ведь истинный гений
проявляется всегда и везде. Будь я личностью необыкновенной, я бы стала знамени-той, но
благодаря чему? Пению и живописи! Ведь этого достаточно, не правда ли? Первое - это
успех сегодня, второе - вечная слава. И для одного, и для другого нужно ехать в Рим
учиться, а чтобы учиться, нужно иметь покой в сердце, а чтобы иметь покой в сердце, нужно жить более прилично, а чтобы жить более прилично, нужно ехать в Россию.
Тогда я еду в Россию, Господи!”
(Неизданное, запись от 3 июля 1876 года.)
Понятно, почему выкинуты из дневника эти ее слова, семья не хочет, чтобы дума-ли, будто
они жили за границей неприлично, но ничего не попишешь - жили они именно так.
Марии приходится оставить за границей свой дневник, чтобы его не отобрали на границе с
Россией при досмотре. Все говорят, что полиция в России строга. А она так привыкла его
листать и перечитывать вечерами.
“Оставить здесь мой дневник, вот истинное горе! Этот бедный дневник, содержа-щий в
себе все эти порывы к свету - порывы, к которым отнесутся с уважением, как к по-рывам
гения, если конец будет увенчан успехом, и которые назовут тщеславным бредом
заурядного существа, если я буду вечно коснеть.
Выйти замуж и иметь детей? Но это может сделать каждая прачка!
Но чего же я хочу? О! Вы отлично знаете. Я хочу славы!”
(Запись от 3 июля 1876 года.)
Запись, как говорится, без комментариев. Все это мы уже знаем про нее, каждая новая
подобная запись ничего не добавляет к образу.
Путь в Россию русского путешественника лежит, разумеется, через Париж.
“ Вчера, в два часа я уехала из Ниццы с тетей и Амалией (моей горничной); Шоко-лада, у
которого болят ноги, пришлют нам только через два дня.
Мама уже три дня оплакивает мое будущее отсутствие, поэтому я очень нежна и кротка с
ней...
...Мать - единственное существо, которому можно довериться вполне, любовь ко-торого
бескорыстна, преданна и вечна. И как мне кажется смешна любовь к Г., Л. и А.! И как они
все кажутся мне ничтожны! (Запись от 5 июля 1876 года.)
Под буквами скрываются соответственно герцог Гамильтон, граф Лардерель и граф
Пьетро Антонелли. Она еще не знает, что с одним из них, графом Александром Лардере-
лем ей еще предстоит встретиться и напрасно она так рано вычеркивает его из своей жиз-
