Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
мужество, ей хочется уверить себя, что ей одежды брака совершенно не нужны.
В то же время она записывает в дневнике:
“У Пьетро и без меня есть кружок, свет, друзья, словом, - все, кроме меня, а у меня без
Пьетро - ничего нет”. (Запись от 19 апреля 1876 года).
Можно было бы поверить, если бы в неопубликованных записях дневника в это же самое
время не возник некий граф Александр Лардерель. Сын француза и итальянки из семьи
князей Сальвати, связанных родственными узами с Боргезе и Альдобрандини, звуч-ными
и известнейшими итальянскими фамилиями. Он близок к королевской семье, его сестра
приходится невесткой морганатической супруге короля Виктора-Эммануила II. Не
слишком высокий, сутуловатый, с кривыми ногами, он везде показывается со своей лю-
бовницей. Ему двадцать четыре года, он практически одного возраста с Пьетро, он посто-
янный герой светской хроники ведущих газет от Неаполя до Рима, он промотал состояние
и семья недовольна им и, наконец, что самое главное, он напоминает ей герцога Гамиль-
тона. Он полностью соответствует образу денди: ведь денди отличается тем, что у него
громкое имя, блестящая жизнь, любовь к конному спорту и мотовство, как двигатель всей
его жизни.
По приезде в Рим она тут же делится своим новым увлечением с Диной.
Дина поражается, как она может с таким постоянством влюбляться в подобных прожига-
телей жизни и распутников. Муся смеется:
“Что ты хочешь, я их обожаю, особенно Лардереля. Ах! Лардерель! Я опять в вос-торге от
одного воспоминания об этом чудном развратнике. Пьетро - очевидное для меня существо, а тот - только тень, которая вдохновляет меня”. (Неизданное, запись от 23 апре-ля 1876
года.)
Она ничего не скрывает от будущих читателей своего дневника, и это дает ей право
записать:
“ Все мемуары, все дневники, все опубликованные письма - только покрашенные
измышления, предназначенные к тому, чтобы вводить в заблуждение публику. Мне же нет
никакой выгоды лгать. Мне не надо ни прикрывать какого-нибудь политического акта, ни
утаивать какого-нибудь преступного деяния. Никто не заботится о том, люблю ли я или не
люблю, плачу или смеюсь. Моя величайшая забота состоит только в том, чтобы выра-
жаться как можно точнее”. (Запись от 19 апреля 1876 года.)
К сожалению, в контексте теперешнего текста дневника ее высказывание насквозь
фальшиво, жеманно и неискренно, но ее вины, в который раз уж повторяю, в том нет. Од-
нако если помнить, что наряду с графом Пьетро Антонелли, существует еще и развратник
граф Александр Лардерель, которого она вожделеет, может быть, не меньше, если не
больше, чем Пьетро, то этим словам веришь.
Но Лардереля нет рядом, а Пьетро появляется, как только они возвращаются в Рим. И тут
случается то, о чем опять дневник не повествует.
“А теперь, я прошу вас, не читайте то, что я сейчас напишу. До сих пор я думала, что эта
книга будет образцом морали и будет рекомендована для чтения в школах и пан-сионах.
Послушайте, я советую вам не читать дальше, потому что вы разочаруетесь во мне, вот и
всё!.. Он притянул меня к себе... не читайте, еще не поздно!.. он поцеловал меня в правую
щеку... и вместо того, чтобы оттолкнуть его, я отдалась в его власть и обняла обеими
руками за шею... Черт возьми!.. он положил мне голову на плечо, целуя мне шею слева и...
какой ужас! Первый раз я была в объятиях мужчины. Я собрала все мои силы, а так как
наши лица были чрезвычайно близки друг к другу, я приняла важное решение и
поцеловала его в губы; я, которая до сих пор даже не коснулась его губами. И этот первый
плечо”. (Неизданное, запись от 25 апреля 1876 года.)
Всего несколько дней они пребывают в Риме и все эти дни, вечерами, рядом с ней стонет
ослабевающий от страсти Пьетро: “Я вас люблю! Я вас люблю! Я вас люблю!!”
Мусе нужны веские доказательства его любви, она надеется, что он, наконец, пред-ставит
ее семье, но этого не происходит. Как же так? Она-то была готова на все, она все
поставила на карту, она не сделала только последнего шага, как она сама пишет в неиз-
данном дневнике: “Я дошла только до того момента, до которого хотела дойти, и ни шагу
больше”.
Она зовет его в Ниццу, требует, чтобы он приехал, он клянется у ее ног.
На вокзале во время прощания она признается Пьетро, что любит его. Они расста-ются, поезд трогается, бедный Пьетро остается на перроне. Уже в поезде, стоя у окна с Диной, она вдруг решает, что вернется в Рим с тетей через десять дней. А ее решения, как
известно, не обсуждаются. Видимо, она чувствует, что никуда сам Пьетро не приедет, и
она сама хочет его дожать.
В Ницце, когда она еще принадлежала Италии, был обычай встречать май, или по-
ворачивать май. На улице жители вертели огромное сооружение из листьев и цветов, ук-
рашенное венецианскими фонариками. Муся сетует, что с тех пор, как город отошел к
Франции, древний обычай забывается, во всем городе осталось три-четыре фонаря, под
которыми танцуют жители.
Она занимается устройством праздника, ей с удовольствием помогает слуга дедуш-ки
Трифон. Ему поручено устроить фейерверк и зажигать бенгальские огни.
Играют арфистки, флейтисты и скрипачи, вино льется в изобилии. Местные жители со
всего квартала собрались к их вилле. Муся с Диной и с сестрами Сапожниковыми, Марией
и Ольгой, царят на празднике. Они участвуют в хороводах и поют вместе со всеми народ-
ную песню жителей Ниццы “Лети, соловей”. Женщины стараются сказать мадемуазель
Башкирцевой доброе слово, она популярна среди жителей и это, как подчеркивает Муся, нравится ее матери. Мать не знает, что в это время кошки скребут у нее на сердце. После
праздника она записывает в дневнике:
“Если Пьетро забыл меня - это кровное оскорбление, и вот еще одно имя на моих
табличках ненависти и мщения...” (Запись от 7 мая 1876 года.)
Она хочет немедленно выехать в Рим, но выезжают они только 10 мая, ровно через сутки
они на месте. Она понимает, что ее поездка, не что иное, как ужасное доказательст-во
любви, которое она дает Пьетро. Но это ее не смущает. Вещи их еще не пришли и пря-мо в
дорожном костюме, вместе с тетей, она бросается искать по Риму своего возлюблен-ного.
Она прекрасно осведомлена, в каких местах он может быть, и первым делом едет на
Корсо, на бега, как будто бега - это первое, что должна увидеть ее тетя в Риме. Там его не
