AНДЖЕЙ ДРАВИЧ - ПОЦЕЛУЙ НА МОРОЗЕ
– А если да? – думаю я об этом, переделав любимую формулу моего собеседника.
Дай Бог, чтобы этого не случилось, дай-то Бог…
III
Мы ехали вечером по набережной Москвы-реки. Стоял неприятно затянувшийся в тот год конец зимы, когда измученные непогодой жители кляли в сердцах осточертевшие холода. В пору, обычно начинавшую весну, Москву еще раз окутала зимняя поземка, засыпало по колено снегом, ударил морозец, а под вечер продувало резким колючим ветром.
Мы с Андреем Ж. ехали Ростовским бульваром – бетонированным шоссе, обрамленным гранитом. Справа гранитная стенка круто спускалась к невидимой из-за мглы реке, жестко укрощенной сухой симметрией набережных и напоминающей большую водосточную канаву. Слева чернел терявшийся в вышине обрыв с хаотично разбросанными домиками-развалюхами, сараями, наглухо заколоченными складами. Еще выше громоздились большие желтые жилые дома, презрительно повернувшиеся к воде задом. Московские бульвары (как, впрочем, и варшавские), к сожалению, не связывают город с рекой, а их разделяют, они предназначены не для прогулок, а для целей транспортной коммуникации, и чаще всего по ним проносятся на большой скорости многотонные грузовики. Ветер раскачивал уличные лампы, и отблески холодного света мерно перемещались по еще более холодной абстракции гранита и бетона, шел редкий снежок, и пустота безлюдной набережной морозила сердце пронзительным ощущением бесприютности. В такую пору особенно тоскуешь по гостеприимному теплу и хорошей компании, а потому мы спешили к друзьям, лишь изредка перебрасываясь короткими репликами.
Внезапно впереди на тротуаре замаячили три фигуры, мы вскоре пронеслись мимо, не успев разглядеть их из-за скорости езды. Вдруг раздался какой-то хлопок. Маленький фольксваген Андрея жалобно ёкнул.
Что случилось?
Сначала мы ничего не поняли. Машина, разогнавшись, промчалась еще по инерции метров двести. Наконец, остановились, мы выскочили из автомобиля. Сбоку, на дверце, белеет остаток липкого мокрого снега. Ничего страшного – смеха ради в нас запустили крепеньким снежком.
Мы оглянулись – три тени еще маячили в отблесках прыгающего света.
В Андрее неожиданно пробудился оскорбленный собственник.
– Вернёмся!
Прыг в машину, резкий разворот, и мы уже мчимся назад на полной скорости. Те трое это заметили. Переполох, они бросились налево, в сторону ветхих сараев. Но едва успели пересечь шоссе, как мы их догнали, тормозя с резким писком. В такие минуты в наших душах старых ковбоев оживает неустрашимый Баффало Билл. Я выскакиваю первым, бегу каким-то ухабистым двором, слышу, как хлопнула дверца машины – значит, Андрей следует за мной. Двое против троих?… Но фигуры убегающих мелковаты, сознание подсказывает – молодежь. Они тоже бегут словно понарошку. Я легко догоняю последнего, хватаю за портфель: он в моих руках. Хозяин портфеля останавливается, оборачивается. Его друзья также задерживаются на приличной дистанции в несколько шагов. Мы все тяжело дышим. А что дальше?
Нас догоняет Андрей. Он с размаху хватает парня за ворот куртки, тормошит. Но выглядит это не слишком убедительно.
– Старик, – говорит тот низким, спокойным голосом, – я не хотел. Честное слово. Хотел только в колесо…
Во мраке я уже различаю круглую меховую шапку, смешную остроконечную бородку, симпатичное лицо, слегка насмешливое выражение глаз.
Андрей еще пробует раздуть в себе искру возмущения. Он приближает к себе лицо юноши, как это делают обычно в кино. Парень смотрит на него, не мигая; у него вовсе не испуганный вид. Андрей поднимает руку – удар сверху по голове, однако, не получился, по пути он слабнет, смягчается, соскальзывает на воротник и напоминает скорее дружеское похлопывание.
– Уберите руки, товарищ, – говорит провинившийся тоном легкого укора, каким убеждают психов. – Не надо рук. Пожалуйста, не надо.
Мы еще стоим какое-то время. Остатки справедливого гнева уже выветрились из меня, как газ из сифона.
Я оборачиваюсь, третий стоит в нескольких шагах от нас, а второй – почти рядом – оказывается девушкой в куртке. Девушка перехватывает мой взгляд и широко улыбается:
– А вы быстро бегаете.
Проходит еще минута. Я протягиваю портфель парню. Он, не говоря ни слова, берет его. Следовало бы, по крайней мере теперь, сказать ему пару крепких слов:
– Ну, брат, в другой раз берегись!
Это звучит как-то бесцветно. Троица молчит.
Мы разворачиваемся и, прыгая по камням, спускаемся вниз. Я чувствую на себе их взгляды. Ну, ладно, инцидент исчерпан.
Только почему мне так не по себе?
– Знаешь, старик, я как-то не мог… – произносит Андрей.
– А, вообще-то, у парня такая славная морда… – подхватываю я.
Мы садимся в машину. Дверцы хлопают довольно апатично. Чего-то тут явно не хватает. Чего?
Наверное, настоящего крепкого мордобоя за посягательство на священное право собственности. Мордобоя как действенного воспитательного средства, карающей длани закона. Конечно, мы вели себя как тряпки, как слабаки, а не настоящие мужчины. К черту это проклятое интеллигентское самокопание! Подумаешь – какие-то сопляки бомбардируют снежками машину, могут выбить стекло, могут нанести урон, – значит, надо наказать: дать им в ухо, в ухо, пусть попомнят урок, а потом дальше – в дорогу, весело, с чувством выполненного долга.
Да, конечно. Но это еще не все. Чего-то опять-таки не хватает.
Знаю. Не хватает ответа на вопрос, почему мы были взволнованы, а они совершенно спокойны.
Андрей теребит в пальцах сигарету. Троица уже добралась до тротуара и теперь удаляется от нас по бульвару, теряясь в перспективе холодного серого бетона. Они с портфелями – должно быть, после школы и выбрали не самое веселое место для прогулок: набережная в эту пору – это как Достоевский, скрещенный с Кафкой. Пожалуй, они хотели как-то выразить протест против безнадежности долгой русской ночи, разбить эту каменную симметрию, нарушить механический порядок хладнокровно несущихся машин. Вот так – жестом руки. Человеческим, мальчишеским жестом. Снежком. Это то же, что показать миру язык. Или задать вопрос: « А какой шмысл?»…
Они получили первое предостережение. Задетый ими мир материализовался в виде двух брызжущих злостью мелких собственников, выскочивших из импортного автомобиля, купленного одним из них за честно заработанные деньги.
Но они одержали и первый успех: собственники ретировались в свой мир, явно выбитые из седла.
