Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

В наши дни о Вике Оливере практически забыли, но было время, когда его имя знали все. И все же их брак с Сарой к 1945 году потерпел крах: активное участие в военной работе (в том числе в сверхсекретном подразделении аэрофотосъемки в Медменхеме) только усилило и без того невероятную независимость этой женщины, а Оливер хотел, чтобы она была домохозяйкой. Были и другие неурядицы, в частности все более серьезные проблемы Сары с алкоголем. Однако Оливер в глазах Черчилля уже не был таким безнадежным, как в начале их знакомства. Небо над миром все больше темнело от надвигающейся страшной войны, и комик время от времени замечал уязвимость Черчилля.

Я танцевал с парнем, который танцевал с девушкой. Эдуард VIII, 1936 год

[80]

Вокруг величественного здания в Норфолке все засыпало снегом, серебристо-голубым в тени. Над зданием повисла мертвая тишина. Король лежал на смертном одре; его должен был лишить жизни его же доктор. Георг V находился в деревне Сандрингем, у него были тяжелейшие проблемы с легкими. И вот упомянутый выше доктор, лорд Доусон Пеннский, склонившись над ложем, выполнил свой долг: сделал пациенту смертельную инъекцию. Король умер — да здравствует новый король, Эдуард VIII.

Эдуарду, принцу Уэльскому, на момент наследования трона был сорок один год, он пользовался огромной популярностью в народе, но вызывал немалое беспокойство у министров. Эдуард стал объектом непрекращающегося внимания СМИ и, казалось, с радостью бросал вызов разным протоколам. Он посещал бедные общины в Уэльсе и на северо-востоке и выражал глубочайшее сочувствие безработным. Народ его за это обожал. При этом он был не чужд гламуру и роскоши. Например, отлично разбирался в одежде — носил брюки для гольфа и шерстяные вязаные жилеты, — что сделало его довольно неожиданным для Британии законодателем мужской моды.

В личной жизни Эдуард, похоже, зациклился на связях с замужними дамами. В 1920-х у него был длительный роман с Фридой Дадли Уорд, женой либерального политика Уильяма. В те времена о подобном было не принято писать в газетах, даже когда в аристократических кругах всем все было отлично известно. Отец Эдуарда подарил ему дом, форт Бельведер, в Большом Виндзорском парке, чем только повысил уровень его конфиденциальности (хотя это явно не входило в намерения; разочарование Георга сыном и наследником с годами неуклонно росло). У Эдуарда был роман с Тельмой Фернесс, американкой и женой британского пэра.

Со временем именно Тельме суждено было познакомить Эдуарда со своей американской подругой Уоллис Симпсон. То, что последовало далее, было не просто любовным казусом, противоречившим устоям или Конституции Британии, а кризисом, который угрожал короне как таковой. Этот кризис со временем поглотил и Уинстона Черчилля.

«Дорогой Уинстон, — писал король. — Спасибо за вашу книгу. Я поставил ее на полку вместе с остальными».

Не звучи это так грубо, можно было бы счесть забавной шуткой. Хотя, возможно, так вышло случайно: просто принц Уэльский, теперь Эдуард VIII, герцог Виндзорский, был слегка дремуч.

Черчилль воображал себя другом человека, который в итоге довел монархию до тяжелейшего кризиса XX века. Но бывают ли друзья у королей? Возможно, Черчилль, который познакомился с Эдуардом, когда будущий король был еще школьником, видел себя кем-то вроде Джона Гонта, который в XVIII веке по-отечески опекал Ричарда II. И уж конечно, как в шекспировской версии этой истории, у Черчилля были все основания для сожалений.

Их первое настоящее знакомство произошло в 1911 году, во время присвоения Эдуарду титула принца Уэльского (ему было шестнадцать). Черчилль присутствовал на церемонии «среди залитых солнцем зубцов замка Карнарвон» в качестве министра внутренних дел. Потом он сказал Клементине, что это «очень славный мальчик — простой и удивительно аккуратный». «Очень славный мальчик» позже был в Балморале во время аудиенции Черчилля у короля Георга, теперь уже в качестве первого лорда Адмиралтейства. Юноша-принц — восторженный курсант, изучавший морское дело в Королевском военно-морском колледже в Дартмуте, — кругами ходил вокруг Черчилля, пока политик просматривал депеши из красного ящика для конфиденциальных документов, присланного из Вестминстера. «Это замечательный человек, — объявил принц, — и удивительно работоспособный».

Однако, как обычно случается с недальновидными, импульсивными и слабо осведомленными принцами, после злополучной Дарданелльской кампании 1915 года и катастрофы в Галлиполи юноша вдруг растерял запал и с чванливой самоуверенностью (будто он действительно что-то знал) рассказывал всем желавшим слушать, что Черчилль на самом деле «политик, который вечно во все вмешивается», обзывал его «плетущим интриги боровом» и утверждал, что он представляет собой «не что иное, как национальную опасность».

Со временем оценки принца стали намного спокойнее. Но все вернулось к моменту нового прихода Черчилля в правительство. Они встречались на матчах по поло, поскольку оба обожали лошадей. Они обменивались парой слов за сигарой. Черчилль организовал для Эдуарда уроки публичных выступлений с учителем, носившим витиеватое имя Кортленд Мак-Магон. Черчилль внимательно наблюдал за адюльтером принца с замужней Фридой Дадли Уорд и как-то сказал Клементине: «Его любовь так очевидна и так неприметна».

Затем появилась Уоллис Симпсон, тоже замужняя дама, и произошла кончина Георга V. Эдуард вызывал у министров серьезное беспокойство, так как он был крайне небрежен с конфиденциальными бумагами и документами, которые валялись в форте Бельведер повсюду. А присутствие в его жизни миссис Симпсон (и слухи о ее диковинных сексуальных приемах, «восточных техниках любви», которым она обучилась в Китае) выходило далеко за рамки национальной безопасности. Ведь он решил жениться на ней — после того как она разведется. И что, тогда Уоллис Симпсон станет королевой Великобритании?

Это была не просто проблема национального масштаба: разведенная дама может стать королевой империи с огромными владениями и миллионами подданных по всему миру. Эдуард настаивал, выдвинув ультиматум: если он не сделает по-своему, то отречется от престола. Ответ подавляющего большинства политических и общественных деятелей страны был однозначным: так тому и быть. Женитесь на ней — уходите. Но у Уинстона Черчилля, хоть он тоже совсем не хотел видеть Уоллис Симпсон на троне, было совсем средневековое представление о монархии. По его мнению, право Эдуарда на трон должно быть сохранено, ведь нельзя просто отодвинуть монарха в сторону. Коронован — значит помазан Богом, это тысячелетние традиции. Разве нельзя присвоить Уоллис Симпсон какой-то особый статус? Скажем, герцогиня Корнуольская?

Оказалось, что нет. И король отказался от престола. Теперь занять трон должен был его младший брат Георг. В декабре 1936 года Черчилль пытался объяснить в парламенте невероятную поддержку Эдуарда, и палата представителей восприняла это как очередное свидетельство его безумных и ужасных взглядов — сродни взглядам на Индию и опасность перевооружения Германии. Напрасно он пытался донести до коллег — кстати, в тот момент своим вымученным пафосом он куда больше напоминал Фальстафа, нежели Джона Гонта, — что ему по душе «природная доброта» и «дружелюбие» короля Эдуарда, что он способен обеспечить стране «славное правление», которое во всем блеске войдет в «древние анналы монархии».

Только спустя несколько недель Черчилль наконец увидел, что видели остальные: Эдуард — человек одновременно на редкость упрямый и высокомерно бесчувственный. Он, уже с титулом герцога Виндзорского, вместе с новоиспеченной женой отправился в безумный тур с почестями по нацистской Германии, включавший, помимо прочего, экскурсии по «трудовым лагерям» и чаепитие с Гитлером в Берхтесгадене. Разве фюрер упустил бы такую великолепную возможность — получить печать легитимности от самой британской короны — и не использовал ее по полной? Говорят, Черчилль пытался отговорить герцога от этой возмутительной поездки. Эдуарда, свободно говорившего по-немецки и со страстным романтизмом относившегося к своим германским корням, было не переубедить.