Лоуренс Рис - Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть
Гитлер с триумфом вернулся на родину, в Австрию, около четырех часов дня 12 марта 1938 года. Он проехал через свой родной город Браунау-ам-Инн, а затем медленно въехал в Линц, по пути приветствуя огромные ликующие толпы. Выступая вечером на балконе ратуши Линца перед восторженной толпой, собравшейся на главной площади, он изрек: «Тот факт, что Провидение однажды призвало меня из этого города и привело к руководству рейхом, должно быть, означает, что мне дано особое предназначение и оно может быть только одно: вернуть мою милую родину Германскому рейху»‹22›. На следующий день он подписал декларацию, провозгласившую объединение Австрии с Германией, а 15 марта во время выступления в Вене заявил, что «эта земля является немецкой» и ее народ «понимает свою миссию»‹23›.
Это был переломный момент в эволюции харизматической привлекательности Гитлера. Один из его крупнейших триумфов в сфере внешней политики был подслащен эмоциональной связью с родиной. Еще более важной была его решимость войти в Австрию несмотря на то, что многие высшие военные чины выражали серьезные опасения по этому поводу. «В результате, — писал Франц фон Папен, — Гитлер окончательно перестал прислушиваться к тем, кто советовал ему проявлять осторожность во внешней политике»‹24›.
Гитлер купался в восхищении сотен тысяч австрийцев, приветствовавших его как героя. В Вене, например, масштабы торжеств были просто невообразимы. Разумеется, услышав, как почти четверть миллиона людей скандирует «Sieg Heil!» и «Ein Volk, Ein Führer!» («Один народ, один Фюрер!»), Гитлер окончательно уверовал в свою «миссию» и в собственную харизматическую силу. История его жизни оказалась поистине невероятной. Он покинул Вену 25 лет назад, без профессии, без перспектив и, казалось, без надежды, а теперь вернулся в качестве вождя, объединившего Германию и Австрию.
Что касается людей, которые собирались на площадях Линца или Вены послушать выступления Гитлера, то многие из них никогда не забудут тех эмоций, которые испытали тогда. «Мы плакали, во всяком случае — большинство из нас, — вспоминает Сузи Зайтц, которая вечером 12 мая стояла в толпе на площади Линца. — Слезы текли по щекам, и когда мы смотрели по сторонам, то видели слезы на лицах всех присутствующих».
Сузи удалось подарить Гитлеру букет цветов, и она почувствовала, что просто сияет от того, что стоит так близко от него. Она утверждает, что после этой встречи решила стать другим человеком. «В душе я пообещала себе, что стану лучше, буду помогать людям, никогда не поступлю нечестно. А свободное от занятий в школе время буду посвящать труду, потому что он призывал нас: „Вы должны помогать мне строить империю, это будет империя счастливых и мыслящих людей, которые хотят стать лучше“»‹25›. Она была готова принять новую жизнь в Германском рейхе с радостью: «Все, что происходило до войны, и даже в первые ее годы, было самым большим счастьем в моей жизни. Мы были полны энтузиазма, мы были рады быть полезными… Все задачи, которые перед нами ставили — здоровая семья, здоровый народ, здоровая страна, люди, которые работают с удовольствием и увлечением, — все эти цели казались нам достойными. Поэтому мы и считали то время счастливым».
Сегодня многие спрашивают: «Почему так много немцев и австрийцев пошли за Гитлером и нацистами в тридцатые годы?» Свидетельства Сузи Зайтц напоминают нам о том, что вопрос сформулирован неверно. Правильнее было бы спросить: «Почему так много немцев и австрийцев приняли нацизм и Гитлера в тридцатые годы?» При такой постановке вопроса воспоминания Сузи Зайтц дают нам ключ к пониманию происшедшего. И дело не только в эмоциях, но и в той связи между Гитлером и аудиторией, которую эта девушка прочувствовала на себе. Она описывает Гитлера как некий волшебный сосуд, который восторженные австрийцы заполняли своими желаниями. Говоря языком современной политики, Гитлер успешно «апеллировал к потребностям» своей аудитории.
Все составные элементы харизмы Гитлера, которые мы до сих пор рассматривали, присутствовали, открыто или негласно, во время его триумфального шествия по Австрии: его задача объединить всех немцев под своей властью; его умение с помощью ораторского искусства установить связь с аудиторией и говорить то, что она жаждет услышать; его «героическое» возвращение на родину; его видение «бесклассового» общества; надежда на выход из экономического кризиса, которую он дал австрийцам; уверенность в том, что после объединения обе страны ожидает счастливое будущее; его заявление о своей собственной роли в этих великих событиях, роли не простого политического лидера, а человека, избранного «Провидением» для осуществления особой миссии; его умение действовать, полагаясь исключительно на собственную интуицию, благодаря которой он сам единолично принял решение ввести войска в Австрию.
Гитлер продемонстрировал и ту сторону своей харизмы, которая привлекала лишь самых ярых его сторонников, — желание изолировать уязвимые группы населения и преследовать их как врагов государства. Сразу же после вторжения нацистов в Австрию огромное количество евреев испытали жестокие преследования, а многие политические противники нацистов были заключены в концлагеря: бывший канцлер Шушниг, например, был арестован через несколько минут после того, как нацисты вошли в страну. Но для большинства австрийцев все это не имело значения на фоне «национального возрождения», которое обещал Гитлер.
Контраст между почти истерическим восторгом Австрии и реакцией нескольких трезвомыслящих немецких генералов, таких как Людвиг Бек, был просто разительным. Бек был возмущен поведением нацистов в Австрии, называл их «стервятниками партии, прячущимися за незапятнанным щитом армии»‹26›. Он был также потрясен финалом истории с Фричем. 19 марта, когда в центре внимания подавляющего большинства немцев были события в Австрии, Фрича окончательно оправдали: было доказано, что иск гестапо против него был сфабрикован. Но это принесло ему немного пользы. Гитлер, воодушевленный австрийским триумфом, не стал восстанавливать Фрича в должности, тем более что ее уже занял куда более сговорчивый Браухич.
И Фрич, и многие другие старшие офицеры, недавно отправленные в отставку, поплатились за то, что приняли правила игры, предложенные Гитлером. Они стали достаточно серьезно сотрудничать с его режимом — присягнули на верность фюреру, согласились носить свастику на форме, изгнали коллег-евреев из своих рядов, стали посещать лекции по «расовой гигиене»… Но всего этого было недостаточно, чтобы защитить их самих.
Глава 10
Радость избавления от пут
Важнейшей предпосылкой возникновения харизмы Гитлера как явления была его способность настроиться на одну волну с миллионами соотечественников и чутко улавливать их чаяния, надежды и устремления. Именно эта чуткость лежала в основе его мощного харизматического поля. За несколько лет у власти он научился искусно пользоваться этой своей способностью, чтобы соблазнить своих последователей, посулив им полное освобождение. Не просто освобождение от травмы поражения в мировой войне и версальского унижения, как в первые годы его канцлерства, а избавление от всех ограничений, налагаемых общепринятыми правилами человеческого общежития.
Например, в 1930 году Гитлер сказал жене Альберта Шпеера: «Ваш муж будет возводить для меня здания, каких никто не возводил за последние четыре тысячелетия»‹1›. Нетрудно представить себе восторг, в который это замечание привело Шпеера — безмерно честолюбивого архитектора. Гитлер посулил Шпееру не просто шанс прославиться в Германии или прославиться во всем мире — он посулил ему шанс войти в историю. Все человечество знает про пирамиды — и такую же судьбу пророчил фюрер творениям Шпеера. Позднее тот, говоря о муках евреев, занятых подневольным трудом в концентрационных лагерях, цинично заметил: «В конце концов, евреи таскали камни еще при фараонах»‹2›.
Однако, наиболее ярко пережили чувство «сбрасывания всех и всяческих оков» благодаря Адольфу Гитлеру именно представители немецкой медицины 1930-х годов. Почти половина врачей в Германии были членами нацистской партии, и, естественно, многие из них одобряли расовую политику Гитлера. В частности, они поддерживали его намерение ввести насильственную стерилизацию тех, кого нацисты считали «нежелательными элементами». Германия не первой ввела подобное законодательство. В 1928 году Швейцария приняла закон, допускающий принудительную стерилизацию‹3›, а к середине 1930-х годов около 30 американских штатов ввели законы, допускающие насильственную стерилизацию отдельных категорий душевнобольных. Но все это не идет ни в какое сравнение с масштабами насильственной стерилизации при нацистах.
