Элина Быстрицкая - Звезды на небе
Я уклонялась от подробностей. Но однажды у журналистки латышского журнала «Санта» увидела искренний, доброжелательный интерес и разговорилась. Интервью состоялось в 1998 году. Вначале она расспрашивала меня об отце, а дальше произошел такой диалог…
«– Встретился ли вам в жизни такой же настоящий мужчина, каким был ваш отец?
– У меня был очень красивый и интересный муж. Все шло хорошо, пока не узнала, что я у него не одна. И все разрушилось…
– Вы долго прожили вместе?
– 27 лет.
– И не смогли простить?
– Не получилось… Я вообще никогда не прощаю предательства. Никому!
– А где он, что с ним сейчас?
– Его уже нет. С ним я была счастлива. Мы приезжали на Рижское взморье 23 года подряд. Я у него была четвертой женой. Одна из моих предшественниц была актрисой, так что мне ничего не приходилось ему объяснять и рассказывать.
– То есть трех предыдущих жен вы могли как-то простить, а измену нет?
– Я предполагала, что он искал в жизни свою единственную женщину и нашел.
– Скорее всего, так и было, если вы прожили целых 27 лет.
– Но я же не сразу узнала, что он… Как бы то ни было, сегодня испытываю к нему лишь благодарность за то доброе, что он привнес в мою жизнь.
– А вам не приходило в голову, что ему нелегко было жить со звездой?
– Приходило, но не тогда, а гораздо позже. А в тот момент было отчаяние…»
Я перечитала это интервью и сама удивилась. Резкость мне никогда не была свойственна, я всегда считала, что если тебя сильно «ужалили», для начала лучше промолчать, перевести дыхание, не платить той же монетой.
После развода я почувствовала себя вырвавшейся на свободу. Конечно, было обидно и горько. Но я самостоятельна и умею организовать свою жизнь. В любом случае я пришла к выводу, что следовало развестись раньше – так было бы лучше для меня. Развод назревал, но я не хотела замечать очевидное.
Я говорила себе: «Все нормально, Элина!» Но что уж тут нормального! Понимала, что должна расплатиться за многолетнее терпение. Я чувствовала себя так, как должен себя чувствовать человек, у которого жизнь дала трещину. Не очень хотелось себе в этом признаваться, но что поделаешь…
Мне пришлось вновь обустраивать свою жизнь. Это было непросто, и я утонула в хлопотах. Делала это с удовольствием, и у меня появилось ощущение, что я заново начинаю жить. Я никогда об этом не говорила в интервью и не писала в прессе, но я отдала мужу все, что у меня было. Не потому, что мне это было не нужно, а потому, что не хотела, чтобы меня что-либо связывало с прошлым. А взамен я осталась свободной… Я ничего не делила – я отдавала…
Позже я поняла, что развод начал назревать тогда, когда Николай Иванович стал активно вторгаться в мое творчество. Я не могла позволить повелевать собою. Строить мою жизнь против моего желания – этого не надо было делать. А он вдруг начал заниматься моими делами, причем от «А» до «Я». Я ему говорила, предупреждала: «Я не могу подобное выдержать, привыкла делать все самостоятельно».
Но все-таки, я думаю, не только в этом дело. Ему была нужна не я, а та атмосфера, которая складывалась вокруг меня. Его перестало интересовать все, кроме того, что он – муж «той самой Быстрицкой». Его не волновали ни мои заботы, ни мои болячки, ни мои хлопоты, ни мои трудности. Ко всему этому он стал относиться равнодушно. У него были свои интересы, и они сводились к встречам с «дамочками». Господи, кажется, я сбиваюсь на пошлость, но что делать, если это правда.
Впрочем, я и сейчас не хочу говорить о нем плохо. Потому что, говоря о нем так, я сама становлюсь хуже. А это недостойно.
Но могу сказать, что мои личные проблемы никак не отразились на работе в театре, на моей творческой жизни. Впрочем, это не совсем так. Некоторые мои роли я стала чувствовать глубже, острее, как бы появилось «новое зрение». А то, что я превратилась в комок нервов, рисковала сорваться, как это у меня было раньше после сильных стрессов, – это уже мое, действительно личное.
Я выдержала, чем и горжусь.
Убеждена: не следует говорить в адрес любви, даже если она давно ушла, нехорошие слова. От этого прошлое не изменится, а будущее может осложниться. Не понимаю тех, кто не умеет достойно расстаться, посылает вслед тому, кого любил, скверные слова…
Когда мне бывало особенно тяжело, я защищалась от своих бед… одиночеством. Думаю, что многие знают, какое это трудное испытание – оставаться наедине с собой среди множества людей. Для актрисы это может обернуться трагедией. Бывает такое одиночество, когда понимаешь, что все от тебя отвернулись, и ты чувствуешь, что осталась одна, но не знаешь, почему. Или ты что-то не так сделала, или с тобою что-то не то делают. В общем, ты одна, хотя вокруг множество знакомых людей. У меня это длилось недолго, но вполне достаточно для того, чтобы я осознала, что это такое – одиночество… Может быть, именно тогда я отрешилась от наивного юношеского романтизма и поняла, что надо быть сильной, держать удары. Такого одиночества у меня больше не было никогда. Но оно было необходимо, потому что порой бывает важно сосредоточиться, отрешиться от всего сиюминутного. У меня это потом вошло в привычку, стало душевной потребностью. Я, когда это нужно, уединяюсь от всех, замыкаюсь в себе. В семье я уходила в другую комнату, и все знали, что меня не стоит в такие минуты теребить, пытаться со мною общаться, потому что мне нужно было о чем-то подумать, что-то продумать. В моей жизни был период, когда я однажды просидела десять часов под дождем в лодке, решая, как мне дальше жить.
Впрочем, разве это одиночество? Это передышка перед очередным рывком в жизни, состояние, когда ты остаешься наедине с собой и Богом. Ведь решение приходит не просто так, ниоткуда. Я считаю, что его посылает Бог. По крайней мере, Он направляет, наталкивает на принятие разумных решений.
Это благословенное одиночество. Счастливое одиночество. Оно не имеет ничего общего с пустотой вокруг тебя.
Актриса, не познавшая любовь и горькое одиночество, никогда не будет искренней на сцене. Искусство актера тем и отличается от профессии, допустим, фотографа, даже самого талантливого, что оно включает в процесс творчества и зрителей. Я знаю по опыту, что любая неверная нота в игре актера безошибочно угадывается залом. Фотография передает мгновения жизни, игра актера – саму жизнь…
Чтобы продолжить размышления о том, что, по моему мнению, служит нравственными основами моей профессии, я должна сказать и о ненависти. Потому что, в конце концов, даже десять заповедей Божьих – это не что иное, как свод моральных норм, которые учат любить и преодолевать соблазны, искушения. Можно научить сценическому мастерству, но нельзя, невозможно научить любить, страдать и ненавидеть. Это дается только житейским, человеческим опытом. И каждому человеку – только то, что ему предназначено.
У меня в жизни были короткие, жгучие вспышки отрицания кого-либо или чего-либо. Именно короткие. У меня память так устроена – я быстро забываю зло, которое мне причинили. Не знаю, хорошо это или плохо. Мои друзья порою напоминают о том, что мне причинил зло какой-нибудь человек: «Ты вспомни, как он поступал по отношению к тебе…» А я удивляюсь: почему у меня нет злости к нему, в какой «осадок» она выпала? Я думаю, что это мой недостаток: человек все должен помнить в своей жизни – и хорошее, и плохое.
Такое всепрощение мне не кажется правильным. Настоящую ненависть я тоже испытывала – это было в войну. Но это была ненависть не к какому-то конкретному человеку, а к тем, кто пытался поработить нашу землю, издевался над нашим народом, кто убивал десятки и сотни тысяч людей, принес нам беду, боль, страдания. В этом я была не одинока, это была ненависть поколения, которому пришлось отстаивать свою свободу, независимость и свою Родину. Возможно, это немного выспренно звучит, но я думаю, что именно так рождалась та энергия, которая помогла выстоять в чудовищной бойне. Я очень хотела помогать фронту. Это не пустые слова – тогда все стремились помочь фронту, миллионы людей добровольно взвалили на свои плечи тяжелейшую ношу. И для того чтобы вынести ее, каждому из них потребовались огромные силы.
Значит, ненависть – это тоже энергия. Как и любовь, которая подвигает нашу душу на яркие проявления. Я говорила, что любовь – это болезнь… Нет, все-таки это энергия, рождающаяся при чрезвычайных обстоятельствах, в которые рано или поздно попадает каждый из нас.
Мой монолог был бы не до конца искренним, если бы я не сказала о том, что есть такие люди, с которыми я не то что играть вместе на сцене не стала бы, но и за стол бы не села. Я не испытываю к ним ненависти, это что-то похожее на брезгливость. Но я ведь не делаю ничего против них. Не стремлюсь их уничтожить, причинить страдания. И оберегает меня не моя духовность, я просто не представляю, что можно так поступать. Значит, это не ненависть, это что-то иное? Я не знаю, как это назвать. Да и зачем обязательно называть словом? Но если и требуется слово, то вот оно – неприятие. Вот так!
