Паола Педиконе - Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы
5) Они умеют держать слово.
6) Они очень любят черных злых песиков.[35]
Праздники остроумия
Голицыне 1960-1980-е
Из воспоминаний Александра Лаврина
Арсений Тарковский был потрясающе остроумен; это видно и по большому количеству шуточных и пародийных стихов, адресованных друзьям и близким – жене, дочери Марине, пасынку Алеше, Юлии Нейман и др.
Однажды летом 1980-го мы с женой приехали к Тарковским в Голицыно уже под вечер. После ужина увлеклись и почти всю ночь сочиняли шуточную «Медицинскую энциклопедию в стихах» в стиле Козьмы Пруткова. Задачей было зарифмовать болезни на все буквы русского алфавита (разумеется, кроме «ы», твердого и мягкого знаков). Сочиняли вчетвером, со смехом перебивая и дополняя друг друга. Помню, в частности, такие строки:
С большим достоинством ношу
На голове своей паршу.
Умру долги не заплатив —
Меня спасет возвратный тиф.
Твой чум не лучше, чем тюрьма,
Когда пришла в твой чум чума.
Проблема возникла с буквой «е» – никак не удавалось вспомнить ни одного заболевания, начинавшегося с нее. Задачу решили хитро, вспомнив, что есть в человеке такой орган, как евстахиевы трубы. В результате получилось следующее:
И денег нет, и люди грубы…
Болят евстахиевы трубы!
Помню еще один, сочиненный Тарковским и другом его юности Владимиром Бугаевским шедевр из области черного юмора, условно называемый «Баллада о семи смертях».
Как истый лодырь и бездельник,
Хочу скончаться в понедельник,
Но, промедлений не поборник,
Могу скончаться и во вторник.
А не во вторник, так уж в среду
На дрогах траурных поеду.
Молю, чтоб Вышний не отверг
Да и прибрал меня в четверг!
Кладбищенская бди привратница,
Днем нашей встречи будет пятница.
Вдруг я почувствовал охоту
Внезапно помереть в субботу,
Однако стал добычей тления
Не в будний день, а в воскресение.
Андрей Тарковский тоже писал стихи – серьезные и не очень. Александр Гордон приводит забавную историю о том, что Андрей, будучи первокурсником ВГИКа, якобы сочинил текст известного блатного романса: «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела, // И тихо в парке музыка играла…» Гордон говорит, что верит авторству Андрея. «Как я узнал позже, – пишет он, – Андрей приезжал к отцу в Голицыно с текстом этой песни, и Арсений Александрович предложил изменить несколько слов». Очевидно, Гордон имеет в виду воспоминания Галины Аграновской, жены публициста Анатолия Аграновского, где описан, в частности, такой эпизод:
Толя положил на музыку стихи «Вечерний, сизокрылый, // Благословенный свет, //Я словно из могилы // Смотрю тебе вослед…» Романс понравился и Арсению, и Тане… В репертуаре мужа был цикл «поездных», «одесских», «блатных» песен. Внесли свою лепту в эту «копилку» и Андрей с Арсением. Андрей продиктовал Толе длинную воровскую балладу, которая начиналась словами: «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела, // И в старом парке музыка играла, //И было мне тогда еще совсем немного лет, // Но дел уже наделал я немало…»
Арсений Тарковский. 1981 год
Дальше идет описание короткой жизни героя, финал – тюрьма, участие в деле адвоката, приговор… Арсений, вместо неудачной, по его мнению, строчки, предложил: «…пришел ко мне Шапиро, мой защитничек-старик, сказал: не миновать тебе расстрела…» На тюремном дворе последнее, что видит герой: «…квадратик неба темного и звездочка вдали мерцает мне, как слабая надежда…» Вариант Арсюши: вместо «звездочка вдали» – «спутничек вдали».
– Поверьте старому звездочету, так лучше! В то время как раз запустили первый спутник.
«Спутничек» в блатной песне не прижился. Никогда российский народ не доверял новомодным веяниям.
Тайная любовь
Ашхабад – Москва. 1958-1963
У Арсения Тарковского всю жизнь была репутация мужчины-красавца, но не фата, а благородного героя из пьесы времен классицизма. В него влюблялись многие. Поэтесса Татьяна Бек вспоминает, как была очарована Тарковским ее мать, впоследствии вышедшая замуж за писателя Александра Бека:
Мама (Тарковский звал ее по старой памяти Наташа) любила рассказывать в энный раз историю, которая очень нравилась Арсению. И, главное, не раздражала его жену (вообще-то, говорят, очень ревнивую) – Татьяну Алексеевну. Она (мама) сразу после войны приехала в Переделкино, брошенная первым мужем, с одинокой же подругой и в единственном платье, сшитом из парашютного шелка. Было ей лет тридцать семь. Кстати, там они с моим отцом и столкнулись, как встречные поезда, влюбились, расстаться не смогли… впрочем, все это другая история, к которой вполне приложимы поздние строки Тарковского:
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Но мама-то в сотый раз гнула иную линию. Приехав в Переделкино, она – художница-архитектор – увидела одноногого человека такой ренессансной красоты, что, когда он, ей совершенно неизвестное лицо, садился в саду под деревьями играть в карты с прочими ей неизвестными лицами, она, все в том же парашютном платье, ложилась за кустами в высокую траву, чтобы из любви к искусству любоваться смуглым черноглазым картежником. Играли часами – и она лежала в траве часами. (Так, встав из травы, наверно, и встретилась однажды глазами с моим некрасивым отцом.)
Папа этой прелестной байке добродушно улыбался; нос огромной картошкой, глаза ярко-синие и маленькие, рот асимметричный, волосы – разночинским лохматым кружком, – Тарковский же сиял и таял.
Однажды (в 60-х годах) Андрей Тарковский сказал Галине Аграновской:
– Удивительно, как это ни одна женщина не утопилась от неразделенной любви к моему отцу!..
Семен Липкин свидетельствует:
Он нравился женщинам. Еще бы! Умный, талантливый, нередко, как ребенок, – то добрый, то жестокий и, повторяю, красивый, до чего красивый! Я знал нескольких героинь его романов. Как правило, они были старше его. Тарковский своими успехами в этой области никогда не хвастался: сказывалось благородство натуры.
Липкину вторит Инна Лиснянская:
Вот вспомнилось мне «Отнятая у меня, ночами…», и захотелось сказать еще об одной черте характера Тарковского, о черте благородной, отличающей его от многих моих знакомцев-друзей-поэтов: никогда не рассказывал о своей «лишней» жизни, не называл ни одного женского имени. И только в общем разговоре о Туркмении, перед тем как прочесть мне вышепроцитированное стихотворение, по какому-то дальнему намеку я догадалась, что в Туркмении он был влюблен, но Татьяна узнала, приехала и увезла в Москву. В этих стихах, датированных 1960–1963 годами, он, как мне сдается, вспоминает именно ту свою влюбленность.
