Паола Педиконе - Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы
– Люди, дайте пу ребенку, умоляю!
Она же и поясняла слушателям, что «пу» – это хлеб. Нам-то было хорошо, наша мама никогда не выдаст посторонним наши, такие домашние и уютные, детские истории.
Враждебное отношение Марины Тарковской к Татьяне Алексеевне сохранилось на всю жизнь.
– Пять лет он сопротивлялся этому браку, понимал, что совершает роковую ошибку, – говорит Марина в одном из интервью. – Но все-таки не сумел преодолеть очень сильную волю этой женщины.
Еще жестче оценки последнего брака отца в книге Марины «Осколки зеркала».
Конечно, в словах дочери сквозят неприкрытая обида и ревность – за маму, себя и Андрея.
Татьяна Алексеевна была ровесницей Тарковского. Происходила она, как и Арсений Александрович, из старинной дворянской семьи; отец ее был генералом, родной брат – один из первых русских военных летчиков (он погиб на Первой мировой войне). В ближнем Подмосковье Озерские имели собственный дом. Революция сломала уклад семьи. Умер отец, мать не могла прокормить дочерей, и в отрочестве Татьяна Алексеевна попала в детский дом. Там она научилась многим «простонародным» вещам, включая дойку коров. В юности умирала от перитонита (спас влюбившийся в нее врач), по пожарной лестнице пробиралась на поэтический вечер Маяковского в Политехническом, зарабатывала на жизнь печатанием на машинке и работой в трамвайном депо.
В 1936 году она сумела, скрыв дворянское происхождение, поступить в Литературный институт и получить высшее образование, работала редактором в издательстве и, наконец, стала профессиональным переводчиком англоязычной художественной литературы. Татьяне Озерской мы обязаны чудесными переводами Диккенса, О'Генри, Оскара Уайльда, Стивенсона и знаменитой книги Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».
В начале 1950-х Татьяна Озерская, купив «Победу», стала одной из первых российских автомобилисток. Она любила вспоминать, как за ее машиной бегали стайки мальчишек и удивленно-восторженно кричали:
– Баба за баранкой! Баба за баранкой!
Судьба Татьяны Алексеевны, безусловно, заслуживает отдельной книги.
Арсений Тарковский стал вторым мужем Татьяны Озерской. Она ушла к нему от Николая Студенецкого, журналиста, ответственного секретаря «Комсомольской правды», хотя с первым мужем она жила очень дружно. У знакомых даже сложилась поговорка: «Они любят друг друга, как Коля с Таней». И все равно Татьяна Алексеевна ушла – вместе с сыном Алешей, который, повзрослев, боготворил отчима.[33]
Галина Аграновская, жена известного публициста Анатолия Аграновского, так описывает впечатление от знакомства с четой Тарковских в 1950 году в местечке Мардакяны (под Баку), где поселили московских писателей, принимавших участие в подготовке Азербайджанской декады в Москве:
Эффектная, элегантная Татьяна Алексеевна, стройная, спортивная фигура, манеры «дамы из общества». (Наш друг Олег Писаржевский сказал о Тане: «Красота женская – понятие относительное, а вот порода – это бесспорно. В Тане порода чувствуется и на расстоянии, и при близком знакомстве…») Арсений Александрович очень красив, смуглый, голубоватые белки узких глаз, высокий лоб, темные гладкие волосы, брови вразлет с изломом, скорбный рот. Движется, несмотря на костыли, легко и быстро. Летучая походка. Пристроил костыли за своим стулом неловко, они упали к моим ногам. Легко вскочил, поднял с извинениями: – Прошу пардону!
Та же Аграновская свидетельствует о самоотверженности Озерской, о ее преданности Арсению.
Тогдашнее жилище Тарковских в Варсонофьевском переулке было в мансарде, без лифта. Все «хозяйство» держалось на плечах Тани – она и шофер, и повариха, и мать, и жена поэта, что само по себе
Татьяна Озерская-Тарковская. Начало 1950-х годов (слева) и начало 1960-х годов
трудная профессия, и между всем этим еще и литератор-переводчик, зарабатывающий на хлеб насущный. Частушка – «я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» не о крестьянке только, она и к элегантной горожанке Татьяне Алексеевне Озерской-Тарковской применительна вполне. Сколько раз, позвонив Тарковским, слышала я от Арсения:
– Танечки нету дома, она поехала доставать лекарства мне… на протезный завод… повезла в издательство мои переводы и взять подстрочники… за продуктами…
Рисунки Арсения Тарковского из «Альбома кошачьих муз»
Рисунок Арсения Тарковского из «Альбома кошачьих муз»
Вот одно из писем Озерской к Тарковскому, датированное 1951 годом:
Далеко, далеко – за полсвета
От родимых широт и долгот —
Допотопное чудище это
У тебя на диване живет…[34]
[Далее следует рисунок, изображающий кошку.]
Выяснилось:
Если кошке долго держать на пузашке тепленькую грелку, из пупочка произрастают розовенькие цветочки непонятного происхождения, один из коих прилагается.
Выяснилось: Существуют на свете —
птицы, бабочки, стрекозы, саранча, жуки, светлячки, васильки во ржи, ромашки, лесные фиалки, ландыши, грибы, запах хвои, листьев, травы, облака, грибной дождь,
реки, моря, озера, пустыни, ботанические сады, лодки, пароходы, международные войны, самолеты, гостиницы, чужие города, воспоминания детства,
музеи, картинные галереи, библиотеки, очень, очень, очень много книг, музыка, концерты, билеты, рестораны,
любительская колбаса, сыр рокфор, шашлык по-карски, зернистая
икра, севрюга, сбитые сливки, гоголь-моголь, помидоры, яблоки,
груши дюшес, виноград мускат, смородина, только теплые, угодные,
красивые жилища,
нарядные платья, шляпки и туфли,
интересные, занятные, остроумные, начитанные люди.
Выяснилось, что:
1) Когда бедные, драные, перееханные кошки попадают в больницу, они никому не нужны, кроме верных преданных псов, которые бегают к ним на костыликах.
2) Кошки существа неблагодарные.
3) Кошки плачут, когда им делают больно.
4) Они плачут до 25 августа 51 года, после чего адсорбируются и плакать перестают навсегда, потому что им уже все равно.
5) Они умеют держать слово.
6) Они очень любят черных злых песиков.[35]
Праздники остроумия
Голицыне 1960-1980-е
Из воспоминаний Александра Лаврина
Арсений Тарковский был потрясающе остроумен; это видно и по большому количеству шуточных и пародийных стихов, адресованных друзьям и близким – жене, дочери Марине, пасынку Алеше, Юлии Нейман и др.
Однажды летом 1980-го мы с женой приехали к Тарковским в Голицыно уже под вечер. После ужина увлеклись и почти всю ночь сочиняли шуточную «Медицинскую энциклопедию в стихах» в стиле Козьмы Пруткова. Задачей было зарифмовать болезни на все буквы русского алфавита (разумеется, кроме «ы», твердого и мягкого знаков). Сочиняли вчетвером, со смехом перебивая и дополняя друг друга. Помню, в частности, такие строки:
