Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

Стен высоких, лая бешеного
Сердце не дрожало,
Если уж теперь узнала
Власть морского вала.
Ураган в груди остался,
Дикое бесстрашье, —
Вот с такими бы рогами
На любую башню.
Ты не знал. А из темницы
Выкрасть час последний —
Всех проклятий, чар и ласк
Пламенней, победней.
Ноги, ноги заварю
Темной, жуткой негой,
Воротися в ворота,
Смерть рассыпав снегом.

Она была, как мальчик, безудержной,
Счастливою, как жаворонок в поле.
Ее улыбку, флейты рук и гордость
Я ждал года и взял ее веселой,
От мира неоторванной и свежей,
Как вод нагорных быстрое теченье.
Я, видевший пустыни и сраженья,
Мрак раскаленный в зареве молитв,
Перед ее глазами знал сомненье
И горькую ненужность прежних битв.

Становится все властнее,
Подавляя наносные шумы,
Становится все неотступней
                Молчанье земли.
Чувствую крепкое, целое,
Замкнутое в себе.
Каким объяснить сравненьем
               Молчанье земли.
Есть звуки — паденье с веток
Яблока, треск льда,
Которые не нарушают
               Молчанье земли.
Есть слова,
Под которые подплывает,
Как твердая опора,
              Молчанье земли.
Слушаю лесную поляну
Широким солнечным днем!
Как бесконечно, как весело,
Как бесконечно, как веско
              Молчанье земли.
Слушаю в позднюю осень
Черный холодный сад, —
Как неприкрыто, как сиро
              Молчанье земли.
Чем свирепее мировые войны,
Сокрушительней треск распада,
Тем крепче держит вниманье
               Молчанье земли.
Оттого ли, что оно поглотило отца,
И ту незабываемую улыбку,
Только одно мне родное
              Молчанье земли.

Нетрезвая свирепость марокканца —
               Не смелость,
Японца механическая беспощадность —
               Не храбрость.
Прикрашенная хищность итальянца.
Берлинской банды прорезиненная отупелость —
              Не смелость.
Но храбрость — то незыблемое знание,
С которым Данте, обожженный пламенем,
Спускался в ад.
Побеги Сервантеса из Алжира,
Неуступающая кротость мира,
С которой он стоял перед пашой,
Когда был возвращен назад.
И знала я
Улыбку сдержанную боли
И смелость.
               Для которой тесен век!
Российским нашим
Средиземным полем
Прошел высокий человек.
             Он был убит.

Поговори со мной, когда в тоске лишений
Я мучаюсь, сама себе чужда,
Когда безмерностью уничтожений
Жизнь кажется исчерпанной до дна.
                Поговори со мной!
Пусти меня высоких комнат в сумрак.
Издалека,
Переступая всех препятствий хмурость.
Войду робка.
Неведомый! Всегда чудесный!
Теряю мысль, кто умер: я ли, ты?
Роднит с тобой мою скупую местность
Предощущенье красоты.
Названий милостивых жди, узнанья,
Прекраснее, чем знать сама могла.
Возникни губ знакомое дрожанье
И голоса глубокая волна.
               Поговори со мной!
Я в мирном равновесье
Залог бесстрашия найду.
Пускай настанет жданное цветенье.
Как время лучшее в году.
               Поговори со мной!

Я не была в Италии, прости,
Младенчески слаба пред словом Рим.
Солдатом будней я была простым.
Воображая ненаписанную строчку
По бисерному кошелечку.
Я о Венеции могу судить. Мой челн
Не знал простора океанских волн.
С обрадованным рыданьем
Я к мраморному изваянью
Не припадала. Милостив мне будь.
Полями сумрачными был мой путь.
Я в мелкий дождь не шла живым Парижем,
Где из кафе огонь хвастливый брызжет.
Туманов лондонских старинное сукно
Не раздвигала бледною рукой.
Ты посетил норвежскую страну,
Где пересажен лета цвет в зиму.
Смеется синий лед в мальчишеских глазах,
Привыкших обращать в забаву — страх.
Под крышами случайно видя небо,
Я никогда не попаду в Аддис-Абебу.
Но тот, кто встретил своего героя,
Ни морем не обижен, ни горою,
Пусть он оставлен дружбой, одинок.
Ему сопутствует невидимый цветок.
А если он грустит о расстоянье,
Смерть
              Не исполнит ли его желанья?

Он снял с руки широкий перстень
С цветною россыпью камней
Торжественно, как с шеи крестик,
Чтобы надеть на палец ей.
Был стол в нездешнем ресторане
На четырех персон накрыт.
Два гостя — в черном. Стол на грани
Туманной вечности стоит.
Он дал кольцо соседу слева.
Тот сжал и сузил ободок,
Так перстень с тонких пальцев девы
Скатиться и пропасть не мог.
Заветное кольцо лежало
В бокале с розовым вином,
И он сказал: «Отпей сначала
Глоток вина с моим кольцом».
Но дева медлит. Пусть в бокале
Мерцает обруч золотой,
Ей надо присмотреться к дали,
Побыть наедине с собой,
Побыть еще одно мгновенье
В лесной глуши девичьих снов,
Она не хочет ни движенья,
Ни взгляда, ни желанных слов.
Ты медлила? Ты промолчала
Перед неслыханным концом:
Кольцо похитил из бокала
Тот, справа, с мертвенным лицом.
Тебе на стол браслет безвкусный
Досадливой игрушкой лег,
В нем камень, выкрашенный густо,
Чтоб свет насквозь пройти не мог.
Но ты сняла с руки беспечно
Кольцо, что я ношу сейчас,
Хрусталик в нем простосердечно
Играет, как живой алмаз.
Ты протянула. Взял он в руки.
Вдруг — камешка в оправе нет.
Незримый, хищный зуб разлуки
Мгновенно выкрал блеск и свет.
И то еще не все: а рядом
С твоей тарелкой синь-сапфир,
Удачно посланной наградой
В кольцо годится вглубь и вширь.
Высокий он и дева в белом,
Разлуки, встречи их вошли
В широкую волну напева
О русской красоте земли.

Он ушел, отвратив лицо,
И лицо его — молнийный блеск.
Он ушел, отвратив лицо,
Отвергая звучащую речь.
Полупрозрачная мгла
Вилась и клубилась вокруг,
Полупрозрачная мгла
Одевала, касаясь, его
Нечеловеческий рост,
Нечеловеческий шаг.
Небо, горы, поля
Слились, как вода, в одно.
Своды и почва слились
Неразличимо в одно.