Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер

Черчилль, вспоминая о том периоде своей жизни, утверждал, что он тогда мало знал о «доктрине» Гитлера и «ровно ничего» о его характере. Он считал, что Гитлер, конечно, имеет «полное право» хотеть защитить свою страну. Но был один вопрос, который Черчилль не мог не задать тогда своему новому знакомому: чем объясняется невероятная «жестокость» Гитлера по отношению к евреям? Как он мог ненавидеть кого-то «просто из-за его рождения»?

Этот вопрос, как говорил позже Черчилль, должно быть, передали Гитлеру, поскольку весь первоначальный энтузиазм по поводу встречи с ним куда-то испарился. На следующий день посреднику Ханфштанглю пришлось, смущаясь, сообщить Черчиллю, что сегодня Гитлер в эту гостиницу не заедет. Некоторые предположили, что на самом деле Гитлер там был, пил кофе в другом зале, но, услышав вопрос Черчилля о евреях, пренебрежительно заявил Ханфштанглю, что, поскольку он уже не у власти, встречаться с ним нет смысла.

«Так Гитлер утратил свой единственный шанс встретиться со мной, — сухо писал Черчилль. — Позже, когда он стал всемогущим, я получил от него несколько приглашений. Но к тому времени столько всего произошло, что я предпочел, извинившись, отказаться».

Гений в Чартвелл-хаусе. Альберт Эйнштейн, июль 1933 года

[74]

Когда гитлеровские нацисты в результате политических манипуляций пришли к власти, а затем в 1933 году ее узурпировали, немецкие граждане еврейского происхождения встали перед ужасающим выбором: эмигрировать в поисках безопасности без особой гарантии обрести ее или же остаться в гитлеровской Германии с надеждой на то, что антиеврейская риторика всего лишь форма популизма. Альберт Эйнштейн сделал этот выбор максимально быстро: когда нацисты захватили власть, физик находился в Америке и сразу понял, что возвращаться домой категорически нельзя. Тем временем в Британии Черчилль и Фредерик Линдеманн занимались организацией вывоза ученых-евреев из других стран в Оксфорд и Кембридж. Эйнштейн, чрезвычайно заинтересованный этой инициативой, нанес визит в Кент…

«Невероятно мудр», — такой вердикт вынес Альберт Эйнштейн Уинстону Черчиллю, а не наоборот, как можно было бы подумать. Есть чудесная фотография, черно-белая, но будто сияющая от яркого летнего солнца Кента. На ней двое мужчин стоят бок о бок в типичном английском саду (в Чартвелл-хаусе). Справа — Альберт Эйнштейн, с копной седых волос, бросающей вызов его собственным законам относительности, в мятом белом костюме, рубашке и галстуке, с непринужденной улыбкой и приподнятыми бровями. Рядом с ним — Черчилль в ранней версии своего «костюма-сирены»: комбинезон на молнии с карманами из грубой ткани в сочетании с белой рубашкой. Его лицо в тени, которую отбрасывают огромные поля его шляпы (еще один экземпляр из коллекции его странных головных уборов; на этот раз что-то вроде гигантской федоры, которую больше ни на ком кроме него не видели). Но если присмотреться повнимательнее, можно увидеть сквозь эту тень намек на улыбку на его лице.

Как было бы замечательно, если бы эти двое имели шанс обсудить разные космологические загадки: пространственно-временные кривые, качества энтропии, тепловую смерть Вселенной. Однако тот визит Эйнштейна в Чартвелл был полностью посвящен насущной теме: помощи немецким евреям.

К сожалению, никто из присутствовавших не задокументировал историческую встречу, запечатленную на фотографии. Хотя, скорее всего, сказано было не так уж и много: Черчилль не владел немецким, а английский Эйнштейна можно было охарактеризовать как бесконечно малую точку сингулярности, так что они общались через переводчика. В каком-то смысле это не имело особого значения: их встреча была, скорее, символом дружбы и симпатии. Это явно был успех на всех уровнях. Позже Эйнштейн написал об этом своей жене, охарактеризовав Черчилля так: «Он невероятно мудр, и мне сразу стало совершенно ясно [благодаря этой встрече], что эти люди все заранее спланировали и скоро примут необходимые меры». Действительно, на момент съемки уже были найдены места в крупных британских университетах для почти двадцати еврейских ученых.

Черчилль и кино, часть I. Александр Корда, 1934 год

[75]

Синематограф зародился во Франции в 1896 году. Это были времена юности Черчилля, ему тогда исполнился 21 год. По одной из распространенных, но маловероятных версий, первый короткометражный фильм о поезде, прибывающем на станцию Ла-Сьота, заставил зрителей-парижан повскакивать с мест из-за боязни угодить под колеса съехавшего с экрана локомотива. Такое могло бы случиться, только если бы зрители совсем ничего не знали о более ранней технологии волшебных фонарей, где использовались всевозможные приемы с движущимися изображениями. Черчилль, с детства великий почитатель этого приспособления, воспринял кино с еще большей страстью, его глаза наполнялись слезами на каждой сентиментальной сцене фильма.

Период «глухих лет» [76] Уинстона Черчилля скрасило знакомство с Александром Кордой, замечательным режиссером / продюсером / владельцем киностудии. В 1933 году его фильм «Частная жизнь Генриха VIII» с Чарльзом Лотоном в главной роли имел невероятный успех. Сотрудничество Черчилля и Корды началось в 1934 году.

«Ваш предварительный план великолепен, и я невероятно этому рад!» — восхищенно кричал киномагнат Александр Корда Черчиллю, дебютировавшему в синематографе. Однажды, после того как за обсуждением совместной идеи они выпили эпическое количество вина и бренди, Черчилль написал план сценария на тему правления Георга V и отправил его Корде с яхты в Средиземном море, где тогда отдыхал. «Единственное критическое замечание, — добавил Корда к своим восторгам. — Политика в вашей версии играет слишком большую роль… Но это, без сомнения, можно легко исправить… Интерес к картине огромный».

Уроженец Венгрии Александр Корда сначала снимал немое кино на родине, тогда еще в Австро-Венгерской империи. Затем волны истории занесли его в Вену, а оттуда в Голливуд и — к 1930-м, аккурат к зарождению звукового кино — в Лондон. Тогда он уже был признанным мэтром режиссерского искусства: его считали обладателем особого дара экранизации глянцевых романов. Вдобавок он привез в Великобританию огромный опыт управления киностудией. Он основал собственную студию в Денеме, графство Бакингемшир, и впоследствии на ней было создано множество великолепных миров и эпох. Наконец-то можно было делать то, что хочется: в течение последующих двух десятилетий под знаменем киностудии London Films он благословит мировой кинематограф целым рядом выдающихся классических лент, таких как «Багдадский вор» (1940) и «Третий человек» (1949), а также подарит миру блестящий дуэт Майкла Пауэлла и Эмерика Прессбургера.

Черчиллю особенно понравился фильм о Генрихе VIII, хотя при встрече с Кордой он прокомментировал знаменитую сцену, где король обгрызает куриную ножку и выкидывает кость через плечо, так: «Чуть меньше бы обгладывания куриных костей и чуть больше строительства Англии». Таковы были его представления по поводу возможных корректив этой ленты. Вероятно, отчасти именно энергичный и творческий формализм Черчилля подвигнул Корду обратиться к нему с предложением написать упомянутый выше эпический сценарий фильма о жизни действующего короля Великобритании Георга V.

Это была любопытная идея, вдохновленная предстоящим «серебряным» юбилеем короля (он взошел на престол в 1910 году). Черчилль задумал масштабную историю, которая будет рассказана на обширнейшем фоне недавней истории: сценарий должен был идти от «ирландской проблемы» к суфражисткам, от окопов Великой войны к новой эпохе «социального прогресса» и «изобретений и изменений». Однако фильм не задумывался как документальный. Замысел Черчилля заключался в том, чтобы страна отпраздновала юбилей правления Георга V, проследив за историей «сына дворянина», который, прежде чем «отправиться на войну», обручается с девушкой из «хорошей семьи». Отец этого дворянина, герцог, в восторге оттого, что сын «помолвлен» с красавицей, которая «к тому же на редкость добродетельна».