Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)
У меня нет права ломать им кайф, и я не говорю ничего.
А город тем временем почти повеселел зеленью и похорошел. Май!
Я нарочно сочиняю бредовую композицию а-ля «Я памятник себе воздвиг», пространно утверждая в ней, что вот все теперешнее – чушь собачья, а я да Николай, мы еще дадим всем про это самое. Песня называется «Мужчина – это рок».
Намереваясь подтвердить делом заявленные претензии на мужество и желая как-то подпитать гуманитарное писательское дело, я отправляюсь за неделю до фестиваля в дачный поселок Дивинское с топором и пилой. Володя Мартынов, старинный приятель времен бандитских налетов на «Муху» и химфак, а теперь округлившийся и лысеющий макетист, нечаянно получил заманчивое предложение. Заманчивое предложение – это сруб в двенадцать несчастных венцов, это стропила, это ломовая работа и быстрые деньги. «Что ж, мужчина – это рок», – соглашаюсь я на его предложение поучаствовать в плотницкой затее. А если рок – это я, то и плевать на злое майское комарье и мошку, от которой на ночь приходится заматываться в тряпье, но даже сквозь тряпье до утра поют под ухом кровососущие гады; а если рок – это я, то и плевать, что бревна мокры и тяжелы – офигеть можно, и может развязаться пупок, но, видать, его хорошенько когда-то завязали, и мы эти офигенные бревна раскатываем, рубим пазы и замки целую неделю, поскольку рок там или нет, но у Мартынова семья и сыну нужен мопед, а у меня серьезное писательское гуманитарное дело, и если бы раньше знать, насколько оно серьезно, то, может, и хватило бы ума подыскать себе дело посчастливей и повеселей. А повеселей – сочинять песенки и дрыгать ножками на сцене, хотя это веселье и обошлось много кому боком, и, махая топором накануне фестиваля, я прихожу к временному выводу: «Ведь нет, брат, такого дела в нашей пролетающей жизни, которое не потребовало бы хоть малости пота и мозолей до крови…»
Тут поспевает и настоящая кровь. Мы заканчиваем нижний венец и на скобах пытаемся приподнять семиметровое сырое офигенное бревно и посадить на замки. Всесильный рывок – и, иллюстрируя физику для средней школы, Володя отлетает в сторону, падает на топор, разрубает запястье, бежит к палатке, я бегу за ним, ищу бинт, пугаюсь, глядя, как сочится кровь из зажатой раны… Рана не так страшна, как показалось со страху, но все равно надо ехать в город и накладывать швы. Все одно я собираюсь ехать в город, чтобы после тополино-комариной недели правомочно заявить с фестивальной сцены все, что думаю о предназначении мужчин…
Да, есть товарищи-начальники, не желающие видеть в нас с Николаем ничего, кроме мумий. В том десятилетии они подходили на цыпочках, и мы их знаем как солдат томление, и теперь им не в кайф, если мумии оживут и, не дай бог, выскажутся с фараонской бесцеремонностью.
– Почетное право открыть фестиваль мы предоставляем «Городу», – объявляют на собрании артистов перед боем.
«Ага, – думаю я, – открывающий всегда в пролете. На нас станут электродерьмо отстраивать. Открывающие всегда проваливаются на таких самопальных фестивалях».
– В первый день «Алиса» после «Города», а во второй день с утра… так-так… и вечером «Аквариум»… а потом…
– А жюри? – спрашивают артисты.
– Такие-то и такие-то, – отвечают начальники рок-н-ролла.
– Это же враги первостатейные! – не нравится артистам.
– Еще мы проведем в жюри таких людей, которые станут отстаивать наши принципы и наши идеи.
«Конечно, идеи! – злюсь я. – Всегда находятся идеи и те, кто желает их отстаивать».
После говорят о билетах, и это тасовка номер один.
Рок-начальники решают:
– Билеты получают группы по анкетам и те, кто заплатил взносы. А участники получают по два комплекта.
Начинается ругань. Делят билеты. И это не смешно.
– Участникам давали по пять! – кричат артисты.
– А теперь по два, – отвечают начальники. – В Рок-клубе стало больше членов.
Ругань продолжается. И все делят билеты. Это не смешно, потому что на черном рынке билеты имеют цену.
Я подхожу после собрания и говорю:
– Первыми – это же подстава. Я и так вылезаю раз в пятилетку, а вы меня подставляете.
– Нет, ты не прав. Во-первых, «Городу» логичней открывать фестиваль, ты сам понимаешь. Во-вторых, будет поставлен «Динаккорд» и вы успеете покатать программу.
– «Динаккорд»? – спрашиваю я. – Будет «Динаккорд»? И дадут покатать программу?
В последний день весны почти жарко. К двум часам лечу в ДК катать программу на «Динаккорде». До-мажорная губная гармошка «Хоннер» со мной, театральная драная футболка со мной, театральные тапочки со мной. Ага, я же звезда рок-н-ролла, и от меня до Земли несколько световых лет!..
Сценический образ подсказывает бытие – я мужик с топором в руке, от меня должно нести махоркой и сивухой. Решили «Городом» сгоряча: в конце отделения под гвоздящий риф Сереги колуном порублю на дрова дюжину чурок. Но не нашлось колуна и желающих приволочь чурки. Зато Николай обещал подыскать на стройке, которую охраняет сутки через трое, пару новеньких, но незаметно расколотых кирпичей. Мужчина – это рок! Буду поддельно ломать кирпичи на сцене. Хватит с троглодитов и липовых кирпичей…
Я прилетаю в ДК гонять на «Динаккорде» программу, но «Динаккорда» еще нет, зато есть Николай. Он стоит злой с приятелем возле запертых служебных дверей. Приятель желает пройти на открытие фестиваля и заготовил сетку классических русских взяток.
– Не открывают, – говорит Николай не здороваясь. – Совсем охренели.
Я стучусь в стеклянную дверь. Появляется тетка в жакете.
– Мы сегодня работаем!
– Списков еще нет! И чтоб паспорта были! – кричит тетка через дверь и уходит.
«Мы этому вшивому домику культуры деньги делаем, а они – паспорта!» – думаю, но не говорю ничего Николаю, а спрашиваю:
– Жак где?
– А-а! Изобретатель пипетки. Он внутри, говорят, на сцене ковыряется.
– Короче, – говорю. – Они еще за нами побегают. Пойдем-ка на солнышко, загар половим.
– Пойдем к реке, – говорит Николай. – У Пети тут… Лучше у реки.
«Понимаю, – думаю. – Конечно, Петя. Как нас эти Пети любят и как не прочь теперь с ними поякшаться Николай».
– Пойдем, – соглашаюсь. – Хоть к реке, хоть куда.
ДК чист, благообразен, светел, а за ним мазутный обрыв к Неве.
По нему мы спускаемся к самой воде и устраиваемся возле ржавой бочки. Петя шуршит свертком.
– Вчера человека встретил. Хороший человек. С Чегета.
– Друзья, – соглашаюсь и смотрю на Николая. Он не нравится мне. – Ты не забыл, нам играть сегодня. Сыграешь?
– Нормально, все нормально, старик.
– А это? – я киваю на Петю и его сверток.
