Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)
Древняя дорога продолжается, на ней мы в арьергарде времени, и я зря не настоял, чтобы не вылезать с «Древней дорогой». Соdа! И троглодиты прохладно постукивают ладонями.
…На столе стакан, а в стакане чай…
Вперед по древней дороге в пыли, поднятой обогнавшими лимузинами, на скрипучей арбе, на медленной арбе в пыли одиночества и отставания…
…Посидим молча, посидим! Посидим молча!
Соdа! И троглодиты, вняв призыву, сидят молча.
Ни ноты молчания, потому что тишины – нельзя. Гвоздят Серега и Кира рифом, одолженным у «Куин». Пора уже дрыгать ножками и выколачивать молчание из троглодитов, если не выходит чистым, понимаешь ли, искусством. И дрыгаю, благо бывший профессионал в смысле ног. Ну и черт с ним! На сцене за успех брата задушишь. Coda! Чуток шума есть и пара одобрительного свиста пополам с неодобрительным.
– Вперед, Серега!
Мы убегаем со сцены, Серега один в одиноком белом луче наступает на троглодитов своим виртуозством, и ему минусово свистят враги кивков в «хард», но у Сереги не кивок в «хард», они ничего не понимают в виртуозности, им бы только неформально объединиться вокруг все равно чего, и Серега «перепиливает» их минусовые свистки, оживляя одобрение, после которого к Сереге присоединяются Николай, Жак и Кира, а мне три минуты отдыха и мыслей: почему не катит и где драйв? Почему в пригороде Шушары катило, а теперь драйва нет? Тут не объяснишь – нет и нет. И нет времени разобраться, остановить арбу и на обочине пикникнуть и лялякнуть под глоток родниковой воды и сигарету. Три минуты, как три копейки, уже в прошлом, а я на сцене опять, чувствую почти, как недавнее прошлое мое стоит за кулисами…
Драматическая, программная моя ария. В ней хотел чистым плачущим кристаллом обо всем разом. Без маски, без стеба, без шизовки, без всего того, что обрекает на успех, без теперешнего декаданса, без подкрашенных губ и глазок, кокетничающих с патологией, без всего того, что оккупировало сцену моего любимого жанра, от которого я чесанул много лет назад…
Припев наступает из соль-мажора в си-минор, в фа-диез-минор, в си-минор, как «у попа была собака», по кругу, в кайф!
– Слышишь ли хруст в сплетенье ветве-ей? – Я слышу хруст в голосовых связках, их нет смысла жалеть раз в пятилетку. – В этой ли чаще пропасть на-ам! – Через двадцать минут голос от форсажа сядет, станет першить в горле, но через двадцать минут будет все равно.
– Сплетенье жи-изни в сплетенье смертей! В этом городе как в чаще лесно-ой! – Соль-мажор, ми-минор… по кругу, кайф!.. – В этом городе шаг за шагом! Нота за нотой проживу себя-а! Кто мне поможет и кто подскажет, как жить в этом городе, в этой чаще лесно-ой! – Кажется, связки лопнут, словно мачты в бурю, но паруса уже закатаны к реям, и падает голос с хрипящих высот в риторику полушепота: – Кто там идет за тобо-ой? – За ним синкопа, как хромая собака, и опять: – Кто там идет за мно-ой? – В полунапряжении, готовясь к броску в третьей части, когда голос с Серегиным рифом в одну дуду станут заполнять четверти си-минора и ми-минора, спотыкаясь на фа-диезе, а я поперек такта программно завою: – Спаси меня (риф и подпевка в унисон), спаси! – Пропускаю четверть, догоняю фоновым речитативом: – Так надо, да! (Риф и подпевка в унисон.) В этом городе кто поможет мне? – спотыкаюсь на фа-диезе и обрываюсь полукатарсисом в наступившей коде…
Остальное помню только в общих чертах. Я дрыгал ножками и изображал тупое фуэте. Болели плечо, натруженное топором, и спина, офигевшая от бревен. Я дрыгал ножками, крутил фуэте, поглядывая, как Николай колотит, и переврал несколько раз слова, смазав две коды.
Странно, но теперь между залом и рок-артистами отношения довольно враждебные. С неформальными объединенцами надо заигрывать, и с ними заигрывают те, кто работает в рок-н-ролле профессионально. Слава богу, мы не работаем профессионально, и, слава богу, в фестивальном зале фифти-фифти чужих и знакомых зрителей, последние и оживают назло чужим, и стучат ладонями уже в нашу пользу…
Мужики отвалили со сцены на пока, и теперь мой сольный номер со «Стратокастером» типа «Гибсон» наперевес. Пою песню один и только под завязку выбегают мужики, и в последнем припеве, когда я хрипло декларирую уже и себе надоевшее «Мужчина – это рок!», обозначают мужики контрапунктом «Барыню», а я сбрасываю с плеч гитару и лечу на авансцену, где меня поджидают кирпичи. Гвоздь, одним словом, программы. Троглодиты уже не рычат на нас, и я, чтобы закрепить в их яичных мозгах родившуюся доброжелательность, поднимаю первый кирпич…
Время снова остановилось. Словно в гонке преследования, балансируя перед броском на месте. Есть еще время одуматься, но нет смысла…
Кирпич новенький такой – фиг подумаешь, что сломан. Шмяк! С размаху о колено поддельно разбиваю разбитый, и неуправляемая половина летит в зал, в первый ряд, задевая заслуженную певицу эстрадного жанра, оказавшуюся там по блату, а вторая половина попадает в усилитель «Динаккорда» и гасит в нем лампу. Ломаю второйкирпич, рву на себе футболку – ух! Мужчина – это рок! – и убегаю прочь. Можно было просто натащить груду кирпичей, а не репетировать музыку полгода неизвестно зачем.
* * *«Крутой кайфовый попс!» – такого более знакомые не говорят, а в газете «Смена» через неделю читаю: «Открывала фестиваль группа „Город“. В ее составе мы увидели Владимира Рекшана – живую „реликвию“ ленинградской рок-музыки. Жаль, постоянные гитарные „запилы“ и невыразительный вокал не позволили Владимиру Рекшану донести до зрителей свои интересные тексты».
Осенью в Рок-клубе ходили по рукам бумажки, сочиненные тамошними мыслителями, и в них Саша Старцев, главный мыслитель, похвалил этак ненавязчиво: «Группа „Город“ была с ностальгической теплотой встречена теми, „кому за тридцать“, и с глубоким недоумением – молодежью. Дело в том, что руководители „Города“ – Владимир Рекшан и Николай Корзинин – в прошлом являлись организаторами первой в Ленинграде русскоязычной группы „Санкт-Петербург“. Это было еще в начале семидесятых, легенды об этих сказочных временах передаются из уст в уста и по сей день… Рекшан неоднократно предпринимал попытки „камбэка“, и в этот раз все, казалось, должно быть удачно: Корзинин на барабанах, „Жак“ Волощук (экс-«Пикник») – бас, блестящий гитарист Сергей Болотников, да и сам Рекшан в неплохой форме.
Но что-то не сложилось. Хотя рекшановские тексты – одни из самых интересных, они совершенно русские, а нежелание „Города“ становиться в позу „героя“ мне глубоко симпатично. Но для Рекшана это хобби. А хобби есть хобби. Результат – неплохая отдача на сцене… Так что, увы, все шоу „Города“ смахивало на пышную свадьбу, где возраст невесты исчисляется седьмым десятком. „Горько!“ И обидно».
