Урсула Дойль - Любовные письма великих людей. Женщины
Твоя
Кэтрин Мэнсфилд
(1888–1923)
Моя любовь к тебе сегодня так глубока и нежна, что выплескивается из меня наружу.
Кэтрин Мэнсфилд (настоящее имя Кэтлин Бошан) родилась в Веллингтоне, Новая Зеландия, в семье потомков англичан. Ее отец был преуспевающим предпринимателем, начавшим дело с нуля. И он, и его жена были честолюбивы и в финансовом, и в социальном плане. Кэтлин стала их третьей дочерью, после еще двух дочерей родился сын Лесли.
В 1903 г. Кэтрин, к тому времени взявшая псевдоним, и две ее старшие сестры были отправлены в Европу заканчивать образование. Они посещали передовую школу в Лондоне, где у Кэтрин завязалась продолжавшаяся всю жизнь дружба с еще одной ученицей, Идой Бейкер. Кэтрин редактировала школьный журнал и проводила каникулы в Париже и Брюсселе. В 1906 г. она вернулась в Новую Зеландию, но всеми силами стремилась в Лондон. После романа с молодой художницей ее родители уступили, и в 1908 г. Кэтрин окончательно покинула Новую Зеландию.
Год после приезда Кэтрин в Лондон выдался беспокойным, его отзвуки прослеживались на протяжении всей ее жизни. Влюбившись в соотечественника, музыканта Гарнета Троуэлла, она поступила в гастролирующую оперную труппу (Кэтрин была талантливой виолончелисткой), чтобы быть рядом с ним, и забеременела. Обнаружив это, она покинула труппу и вышла замуж за респектабельного учителя пения Джорджа Боудена, который был десятью годами старше ее. Сразу после церемонии она бежала и спряталась у подруги Иды. Мать Кэтрин поспешила приехать с другого конца света, разыскала дочь и, прочитав родным Иды нотацию об опасностях лесбийской любви, насильно увезла дочь на воды в Германию, где у Кэтрин случился выкидыш. Миссис Бошан бесцеремонно бросила ее там же и вернулась в Веллингтон, где сразу же вычеркнула дочь из завещания.
Кэтрин смогла вернуться в Лондон лишь после того, как Ида оплатила ей обратный билет из Германии. Тем временем Кэтрин начала встречаться с поляком Флорианом Собиновски, за которого собиралась выйти замуж в Париже. Но об этом пришлось забыть, когда незалеченная гонорея подорвала ее здоровье, вынудила Кэтрин согласиться на операцию и лишила ее шанса когда-либо иметь детей.
Вынужденное пребывание Кэтрин на водах принесло плоды – сборник рассказов «В немецком пансионе» (In a German Pension), который привлек благосклонное внимание читателей после публикации в 1911 г. и привел к знакомству Кэтрин с Джоном Миддлтоном Марри, редактором авангардного журнала «Ритм» (Rhythm). Они стали жить вместе и следующие четыре года провели в Лондоне и Париже, удирая от кредиторов, выпуская журнал и заводя дружбу с писателями и художниками, в том числе с Д. Г. Лоуренсом и его любовницей, впоследствии женой Фридой Уикли (Рихтгофен). Все это время Кэтрин ничего не писала. В 1915 г. она в одиночестве отправилась в Париж, где завязала роман с французским писателем и приступила к работе над своим самым известным произведением – «Прелюдия» (Prelude). К Марри она вернулась в мае. В октябре того же года ее брат Лесли, ушедший в армию и служивший во Франции, погиб; скорбящая Кэтрин настояла на путешествии через раздираемую войной страну, где вскоре после этого к ней присоединился Марри. Период относительного спокойствия и продуктивной работы на юге Франции подошел к концу, когда супруги Лоуренс позвали друзей в Зеннор, Корнуолл, принять участие в создании коммуны, которая, как и следовало ожидать при таком несходстве темпераментов, просуществовала считанные недели.
В начале 1918 г. у Кэтрин обнаружили туберкулез и отправили ее на лечение во Францию в сопровождении Иды. В марте того же года она вернулась, развод с Боуденом наконец состоялся, и Кэтрин с Марри получили возможность пожениться, что и сделали 3 мая. Но оставшиеся годы жизни Кэтрин прошли в разъездах между Лондоном, Францией и Швейцарией: она пыталась хоть на шаг опередить болезнь, которая убивала ее. Кэтрин испробовала разные способы лечения, в том числе явно шарлатанские и вредные, и наконец остановила выбор на лечебном заведении в Фонтенбло, неподалеку от Парижа, которое возглавлял греко-армянский гуру. 9 января 1923 г. Марри разрешили навестить ее там, в тот же вечер Кэтрин скончалась.
Марри стал хранителем ее рукописей и на протяжении двадцати лет после ее смерти посвящал себя редактированию и публикации писем, дневников, рассказов и стихов, которые обеспечили Кэтрин репутацию одного из самых влиятельных авторов начала ХХ в. (и, следует отметить, обогатили ее мужа; преданной подруге Иде Бейкер не досталось ничего).
Первые три письма из приведенных ниже относятся к периоду пребывания Кэтрин в Париже, после которого начался ее роман с французским писателем. Если рассматривать их в таком контексте, они примечательны прежде всего явно выраженной потребностью в поддержке и неуверенностью – вероятно, к тому времени Кэтрин уже поняла, что хочет вернуться домой. Последнее письмо отнюдь не любовное, оно демонстрирует методы, которыми Кэтрин боролась с соперницами за внимание своего мужа. Даже теперь, после стольких лет, его ледяной и пренебрежительный тон внушает ужас.
Кэтрин Мэнсфилд – Джону Миддлтону Марри
(19 марта 1915 года, отправлено из Парижа)
Сегодня моя любовь к тебе очень странная. Не подвергай ее психоанализу. Я вдруг увидела тебя лежащим в горячей ванне и подмигивающим мне, твое очаровательно прекрасное тело было наполовину скрыто под водой. Я сидела на краю ванны в халате, ожидая своей очереди. Все вокруг запотело от влажного пара, была ночь, ты выглядел томно. «Тиг, подкинь-ка вон ту губку». Нет, я не буду так думать о тебе. Я стисну зубы и не стану слушать сердце. Оно начинает рыдать, будто дитя в пустой комнате, стучаться в дверь и повторять: «Джек, Джек, Джек и Тиг». Мне станет лучше, когда я получу письмо.
О, Боже, как я могу так его любить! Люблю ли я тебя гораздо сильнее, чем ты меня, или же ты тоже… испытываешь те же чувства?
Тиг
Утро субботы. Только что выходила посмотреть, нет ли писем. У меня все хорошо, дорогой.
Кэтрин Мэнсфилд – Джону Миддлтону Марри
(26 марта 1915 года)
Любимый мой, я так волнуюсь и не нахожу себе места, что не могу ни написать тебе сегодня, ни послать что-нибудь. Когда я вернулась после тщетных поисков писем, консьержка завела бесконечный рассказ о какой-то эльзаске, живущей в том же доме, которая вчера получила письмо на четырех страницах на имя Боуден[4]. «Еще одно пришло сегодня, – добавила она, – и я вернула его почтальону». Я чуть не разрыдалась. Ведь я написала ей эту фамилию, а она напрочь забыла, считая, что я Мэнсфилд. С тех пор я ношусь от одной почты до другой. Эльзаски нет. Теперь я жду ее и почтальона. У меня замирает сердце от ужаса при мысли, что твое письмо потерялось. Меня просто нет. Наверное, я преувеличиваю, но лучше я кинусь в Сену или лягу на рельсы, чем потеряю письмо. Знаешь, Бука, мое сердце просто рыдает все это время, и я перепугана, безутешна, ни на что не годна.
