Иван Майский - Перед бурей
лежал прелестный акварельный пейзаж, и даже эта гряз
ная, разбитая дорога выглядела на нем какой-то глубокой
и интересной. Дядя с улыбкой наблюдал эффект, произ
веденный на меня его работой, и затем прибавил:
— Художник может и из грязи сделать чудо красоты.
В живописи важно не только то, ч т о нарисовано, но и
к а к нарисовано. То же и вообще в искусстве.
Тогда я не вполне осознал значение этих слов. Сколько
раз позднее я имел случай убедиться в их глубокой пра
вильности!
От того далекого счастливо-детского лета у меня со
хранилось одно яркое воспоминание.
Однажды дядя Миша пошел с нами в большую прогул
ку. Мы долго бродили по полям и лугам, окружавшим
Мазилово, долго продирались сквозь чащу густого леса,
весело сбегавшего к Москва-реке, долго шли вверх по
течению вплоть до села Крылацкого. По дороге мы зашли
в сторожку лесника, где выпили по стакану молока с вкус
но пахнущим черным хлебом. В Крылацком мы купили
в лавочке мятных пряников. Потом двинулись в обратный
путь и на полдороге, у реки, решили сделать маленький
привал для краткого отдыха. Нас было четверо старших
ребят, и мы вволю побродили босыми ногами в воде и на
сладились вдоволь, швыряя камешки «блинками». Когда
мы, наконец, очнулись и подумали о продолжении пути,
дяди Миши на месте не оказалось. Вначале мы решили,
что он находится где-нибудь за прибрежными кустами и
с минуты на минуту вернется. Однако наше ожидание не
оправдалось. Прошло минут пятнадцать — дяди Миши не
было. Прошло полчаса — дяди Миши не было. Прошел
81
час — дяди Миши все не было. Мы не знали, что подумать.
Уже вечерело, а до дому еще было далеко. Вдобавок, мы
толком не знали дороги, да и дорога-то пролегала через
большой темный лес, итти по которому сейчас, на закате
солнца, было жутковато. Ну куда же все-таки мог девать
ся дядя? Мы кричали ему, звали его, просили откликнуть
ся — без всякого результата. Мы тревожно обходили близ
лежащие кусты и полянки — тоже без всякого результата.
Дядя точно сквозь землю провалился. Смущенные, встре
воженные, с заметно упавшим настроением, мы, четверо
клопов, устроили тут же на берегу «военный совет» и под
вели итоги.
— Не могли же черти его унести! — полусерьезно, по
луиронически воскликнул я.
— Конечно, нет! — откликнулась Пичужка. — Но что
же все-таки делать?
— Что делать? — несколько задорно повторил я. —
А вот что! Я—самый старший, я и поведу вас домой. А вы
слушайтесь и идите за мной. Только чтобы не отставать
и не нюнить! И когда через лес пойдем, чур не бояться!
Все поклялись, что не будут ни отставать, ни нюнить, ни
бояться, и затем наша маленькая партия решительно
тронулась в путь. Едва, однако, мы успели сделать шагов
тридцать, как вдруг на повороте тропинки перед нами
предстал... дядя Миша, взъерошенный больше, чем обык
новенно, с какой-то примятой бородой, но сам собой, соб
ственной особой. Мы все с восторгом бросились к нему.
— Где ты пропадал? Куда ты девался?
Дядя с улыбкой смотрел на нас.
— Никуда не девался! Я все время тут был.
— Не может быть! Мы все кругом обыскали.
Но дядя был совершенно прав. Оказывается, ему при
шла в голову мысль проверить наши детские мужество и на
ходчивость. Пока мы играли в воде, он спрятался за близ
лежащими кустами и оттуда внимательно следил за всеми
нашими действиями и словами. Он слышал все, в том чис
ле и мое восклицание о том, что не могли же унести его
черти. Когда мы тронулись в путь, дядя решил, что опыт
закончен.
— Выдержали экзамен, ребятки, — как-то особенно мяг
ко проговорил дядя и с непривычной нежностью погладил
меня по голове.
Мой дядя М. Л. Чемоданов.
Впрочем, дядя Миша был не только чудесный дядя, ко
торый вносил столько радости и оживления в дачную
жизнь своих детей и племянников. Дядя Миша был дейст
вительно замечательным, глубоко одаренным человеком,
которому, как это в старое время часто бывало на Руси,
не повезло в жизни, но который внес свою несомненную
лепту в подготовку революции 1905 года. И теперь,
оглядываясь назад, мне хочется воздать ему должное и
заслуженное.
Дядя Миша происходил из вятских лесов, где отец его
был сельским священником. Он принадлежал к той породе
мятежных поповичей, которые дали России Чернышевского
и Добролюбова. В детстве я этого не понимал, но сейчас,
вспоминая наружность дяди Миши, я склонен думать, что
в жилах его была изрядная примесь крови местных вотя
ков. Родился дядя в 1856 году. На медные гроши кончил
вятскую гимназию, пробиваясь главным образом уроками
и разрисовкой декораций для любительских спектаклей.
В 1876 году дядя поступил на медицинский факультет
Московского университета, который кончил только в
1882 году, с запозданием против нормы на два года. Это
запоздание проистекало отнюдь не из лени. Наоборот, оно
явилось результатом усердия, большого усердия дяди
в том деле, которому он отдал лучшее, что в нем было, —
усердия в борьбе за освобождение России от ига самодер
жавия.
Талант художника обнаружился у дяди с раннего дет
ства. Он рисовал в гимназии, он рисовал в университете.
От природы он был наделен острым, ядовитым карандашом
художника-карикатуриста, и Салтыков-Щедрин с ранней
юности стал его идеалом и вдохновителем. Молодому Че¬
моданову хотелось стать в карикатуре тем, чем великий
сатирик был в литературе. На первых порах судьба ему
как будто бы благоприятствовала. Карикатуры дяди Миши,
направленные против профессора химии Морковникова, с
которым в конце 70-х годов московское студенчество вело
борьбу, в немалой степени способствовали уходу профессо
ра и вместе с тем создали известность их юному автору.
Результатом было приглашение работать в юмористических
журналах тогдашней Москвы. В начале 1880 года дядя
Миша становится сотрудником сатирического органа
«Свет и тени», издававшегося Н. Л. Пушкаревым. Он
страшно увлекается этой работой и, наряду с медицинской
