Иван Майский - Перед бурей
выходила в сад со свежими следами теткиных побоев.
В такие минуты в ее живых глазах то и дело сверкали
с трудом сдерживаемые слезы, а мое десятилетнее сердце
переполнялось острым чувством жалости к Але и одно
временно чувством смертельной ненависти к ее мучитель
нице. В такие минуты мы с Алей подолгу и с сладостра
стием обсуждали планы «мести» Катрин за все ее пре
грешения.
— Хочешь, Аля, я сейчас пойду к вам на квартиру, —
грозно заявлял я, — и изобью Катрин? У меня есть хоро
шая палка.
— Нет, нет! Не надо, — хватала меня за руку Аля,
лучше меня понимавшая реальности жизни.—Катрин и
тебя побьет, и мне еще больше достанется.
Но я не сдавался, брал палку и быстро направлялся к
лестнице, по которой жила Аля. Аля бежала за мной, по
висала у меня на шее и молила таким в душу проникаю
щим голосом, что мое мужество не выдерживало, и я усту
пал.
— Я обо всем расскажу моему папе, — находил я вы
ход из создавшегося затруднения, — он сильный, он изо
бьет твою Катрин.
Но Але не улыбался и такой вариант: за Катрин засту
пится дядя, а он тоже сильный, очень сильный. Что тогда
будет?.. Аля возлагала все свои надежды на какую-то
тетю Мэри, которая жила в Англии, но которая должна
приехать и забрать ее с собой. Вот только что-то тетя
Мэри все не ехала...
Однажды в яркий весенний день, каких в Петербурге
бывает немного, Аля вдруг прибежала в садик возбужден
ная, веселая, радостная. На ней было белое кружевное
платьице с красными лентами, и вся она была точно оли
цетворение этого светлого весеннего дня.
— Тетя Мэри приехала! — закричала Аля еще изда
ли. — Она подарила мне это платье.
И Аля с тем инстинктивным, лукавым кокетством, ко
торое является врожденным у каждой представительницы
женского пола, стала вертеться предо мной, стараясь
щегольнуть своей обновой.
— Мы завтра уезжаем в Англию, — продолжала Аля.
— Завтра? — насторожившись, спросил я. — Значит, ты
больше не придешь играть?
Мои слова ошеломили Алю. События сегодняшнего дня,
видимо, так ее взволновали, что она еще не успела осо
знать все их значение.
Она была так счастлива избавлению от злой Катрин,
отъезд в Англию под этим углом зрения рисовался ей в
таких радужных, только радужных, красках, что теперь
мой простой вопрос подействовал на Алю, как струя хо
лодной воды. Оживление ее сразу погасло, на живое
личико набежала легкая тень.
— Приезжай ко мне в Англию! — вдруг с облегчением
воскликнула Аля, точно найдя решение мучившей ее за
дачи.
76
— В Англию?—с недоверием повторил я. — Что мне
в Англии делать? Мне и здесь хорошо.
В тот момент я, конечно, не мог предвидеть, что в даль
нейшей жизни мне придется иметь немало дел с Англией,
а потому с сознанием своей правоты я несколько сурово
возразил:
— Нет, лучше ты приезжай к нам в Петербург! Я тебя
подожду.
Всякий иной выход казался мне тогда диким. Но Алю
не так-то легко было переубедить. Смущенно теребя свое
белое платье, она хитро сморщила свой тоненький носик
и упрямо повторила:
— Непременно приезжай! Мы будем лазить на деревья.
— А в Англии можно лазить на деревья? — с сомне
нием спросил я.
— Можно! Можно! Какой ты смешной! — расхохотав
шись, откликнулась Аля.
Этот аргумент показался мне заслуживающим вни-
мания.
— Ну, раз на деревья лазить можно, — ответил я, —
пожалуй, я приеду.
Гармония вновь была восстановлена.
Через несколько минут Аля убежала домой. Тетя Мэри
уезжала на другой день рано утром и пустила Алю в сад
только попрощаться с товарищами. Больше я ее не видал.
В течение нескольких дней после того, спускаясь в сад
поиграть с мальчишками, я испытывал какое-то чувство
непонятной пустоты, и мне все казалось, что вот-вот из-за
угла появится худенькая фигурка Али. Но потом это
прошло. Жизнь заравняла мою первую душевную тре
щину, как впоследствии она не раз заравнивала другие,
гораздо более глубокие провалы.
8. МОЙ ДЯДЯ ЧЕМОДАНОВ
Мазилово — маленькая, заросшая садами деревушка
возле Кунцева, под Москвой. На краю деревни — две
большие, вновь срубленные крестьянские избы с некото
рыми претензиями, рассчитанными на дачников: ставни с
резьбой, небольшие террасы сбоку. Вокруг домов — куд
рявые березы, а в домах — две семьи, приехавшие на лето
отдохнуть. Это наша семья и семья младшей сестры моей
77
матери — Чемодановой. Народу много, и притом все очень
молодого. В нашей семье пять человек детей, в семье
Чемодановых — трое. Итого восемь. Сюда надо прибавить
двух матерей, а также живущую с Чемодановыми старшую
сестру моей матери, тетю Юлю. Всего, стало быть, один
надцать. Впрочем, не совсем «всего». Правда, мой отец не
в счет — он остался на лето в Петербурге производить
опыты над кроликами в Институте экспериментальной ме
дицины. Но зато в нашей дачной колонии есть еще один
член, который бывает здесь бурными налетами: целую не
делю он сидит в Москве, но зато в субботу вечером,
тяжело нагруженный всякими пакетами, свертками, короб
ками, он бешено врывается в нашу тихую заводь, все
здесь сразу закружит, взбудоражит, взволнует, выведет
из равновесия, а в понедельник утром вновь исчезает от
нас на целых шесть дней. Этот необыкновенный двена
дцатый член дачной колонии в Мазилове—муж тети Лили,
младшей сестры моей матери, Михаил Михайлович Чемо
данов.
В обычные дни на неделе жизнь нашей колонии про
текает приятно, но прозаично. Подымаемся в семь часов
утра. Долго плещемся и балуемся за умыванием. В восемь
часов садимся за стол — внушительное зрелище: три жен
щины и восемь ребят. Целиком заполняем терраску од
ного из домов, где обычно завтракаем и ужинаем. Д л я
обеда отведена терраска другого дома. За утренним зав
траком взрослые пьют чай с молоком, а мы, ребята, полу
чаем сырое молоко с вкусными филипповскими калачами.
Потом тетя Лиля — веселая, добрая, не лишенная юмора
