Борис Леонов - История советской литературы. Воспоминания современника
Так вот, выслушав эту информацию, поэтесса воскликнула: — Боже мой, уже есть очередь на Голгофу!..
120
Рассказывают, что Лев Иванович Ошанин, автор многих популярных песен, начиная с «Эх, дороги» и кончая «Течет река Волга», когда был избран секретарем секции поэзии в Московской писательской организации, стал демонстрировать буквально бешеную деятельность. Вечно озабоченный, он пробегал, как спринтер, по Дому литераторов то в одну сторону, то в другую.
И вот однажды, будучи на «дистанции», нос к носу столкнулся с Олешей.
— Здравствуйте, Юрий Карлович! — сказал Ошанин. — Как живете?
Тот расцвел в улыбке, обнял Ошанина:
— Вот спасибо. Хоть один человек поинтересовался, как я живу. С удовольствием расскажу про свое житье-бытье. Давайте отойдем в сторонку.
— Да что вы, Юрий Карлович. Мне буквально некогда. Бегу на очередное заседание секции, а потом еще секретариат.
— Но вы же меня спросили, как я живу. Теперь вам надо обязательно меня выслушать. К тому же я не задержу вас долго…
Лев Иванович все же сумел вырваться из объятий Олеши и убежать. Тот развел руками и, глядя вслед секретарю секции поэтов, произнес:
— Зачем же было спрашивать, как я живу?..
121
Литературовед Владимир Александрович Архипов был аспирантом во время проведения кампании борьбы с космополитизмом в конце сороковых годов.
Семинарское занятие было посвящено творчеству Лермонгова.
И вдруг один из студентов с заметным акцентом заявил:
— Лермонтов был шовинист.
— С чего это вы взяли? — поинтересовался Архипов.
— А это не издевательство над другим народом: «Бежали робкие грузины»?! Владимир Александрович тут же отреагировал:
— Правильно Лермонотов писал.
— Как это правильно?
— Бежали робкие грузины, а неробкие не бежали…
122
Владимир Алексеевич Солоухин в разговоре про родное село Олепино вспомнил про свою книгу «Капля росы». А попутно и про забавный случай, связанный с этим произведением.
В «Капле росы» одну из глав он посвятил местному почтальону Егору Михайловичу Рыжову, которого в деревне звали не иначе, как «почта-связь».
А в районной газете в то же время появилась маленькая заметочка про него же, про этого самого Рыжова. В заметочке говорилось, что надо бы олепинскому служителю почты дать пенсию за многолетний добросовестный труд.
Так вот.
Приехал однажды в Олепино из Ленинграда художник. Рисовал он олепинских жителей, в том числе и почтальона.
Во время рисования спросил у него:
— Ну как, дядя Егор, нравится вам, как Солоухин про вас расписал в своей книге?
— А чего, — ответил тот. — Все правильно. Но вот в районной газете написали про меня все же лучше…
123
Поэт Михаил Федорович Борисов поведал, как он доставил домой плохо себя почувствовавшего товарища по литературному цеху Марка Андреевича Соболя.
Встретившие их в доме женщины — жена Марка и мать — оказались медицинскими работниками, жена — медсестра, а мать то ли врач-кардиолог, то ли терапевт.
Увидев состояние сына, мать тут же взяла из буфета бутылку коньяка, налила рюмку и потребовала от сына медленными глотками выпить рюмку, что тот сделал с откровенным удовольствием. И вскоре ему, действительно, стало получше.
— Так вот, моя дорогая, — обратилась мать к снохе, — как только Маркуше станет плохо, придавит его сердечко, ты тут же ему — рюмку коньяка.
— Но как же я узнаю, что ему станет плохо?
И тут отозвался Марк:
— А я сам через каждые пятнадцать минут буду тебе об этом напоминать…
124
В театре Советской Армии состоялась премьера пьесы Ивана Фотиевича Стаднюка «Белая палатка».
После премьеры автор пригласил актеров и друзей на товарищеский ужин, совместив его с обсуждением просмотренного спектакля. Помнится, слова попросил писатель Николай Андреевич Горбачев. Попросил, видимо, не только потому, что «не мог молчать», а для ответа одному из критиков, не очень-то по-доброму оценившему и саму пьесу, и спектакль.
— Хочу вам напомнить о премьере пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», — начал Николай Андреевич. — После окончания спектакля публика неистовствовала. Она долго вызывала актеров. Потом потребовала на сцену автора. Растроганный Бернард Шоу раскланивался, благодарил.
И вдруг к сцене приблизился человек, раздраженно выкрикивавший:
— Дрянь пьеса! Дрянь спектакль! И вы никуда не годный драматург!
Бернард встрепенулся, ожил, наклонился к кричавшему в его адрес непристойности и сказал: — Я с вами абсолютно согласен.
Потомразвел руками и спросил:
— А что с этими-то будем делать?
125
В малом зале Дома литераторов шло обсуждение повести Николая Воронова «Юность в Железнодольске».
Особенно рьяно против повести, ее идейного содержания выступал критик Григорий Бровман.
В прениях попросил слово Павел Филиппович Нилин.
Начал он свое выступление так:
— Григорий Бровман работает в критике по принципу: «Кого добивать?..»
126
Михаил Матвеевич Годенко рассказал однажды о том, как, находясь в родном селе на запорожской земле, услышал известие по радио, что в ознаменование трехсотлетия присоединения Украины к России Крым передан в ведение Украины.
— Это, — говорил Годенко, — с моей точки зрения, беззаконие: ведь и Крым, и Севастополь — исконно русская земля. Здесь и русский флот, тут и могилы русских воинов, матросов. Севастополь-то — город русской славы.
Конечно, усидеть дома не смог.
Вышел на улицу.
Навстречу сосед.
— Мыкола, чув?
— Чув.
— Ну и шо скажешь?
— А шо скажу? Ото и скажу, шо колы четырехсотлиття возъеднання будемо видмечаты, то и Кавказ виддадуть…
127
Известный киновед, профессор Николай Алексеевич Лебедев, работавший по ВГИКе заведующим кафедры Истории советского кино, вспомнил о том, как будучи Ученым секретарем Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства оказался в довольно-таки пикантном положении накануне окончательного утверждения списка очередных лауреатов.
Обычно утверждать список кандидатов на звание лауреатов в Кремль ездил либо Председатель Комитета Александр Александрович Фадеев, либо его заместитель Сурков Алексей Александрович. А тут Фадеев приболел, Сурков оказался в заграничной командировке, о чем Николай Алексеевич доложил курировавшему их работу Маленкову.
