Запасный выход - Кочергин Илья Николаевич
Но каждый раз во время расслабленных запоев меня ставят на место.
Может, это и неплохо в чем-то. Это останавливает меня, по крайней мере, от алкоголя.
О запоях по восстановлению справедливости я расскажу как-нибудь потом. Когда он случится, а он неизбежно случится, тогда и расскажу по свежим следам.
А пока что любимая вернулась, и на следующее утро я покорно встаю пораньше, сажусь за стол и терпеливо выполняю намеченную мной норму работы. Обычно это пять тысяч знаков с пробелами. И чаще всего это очень непослушные знаки, особенно в начале работы, особенно после запоя. Они буквально ускользают сквозь пальцы.
Иногда ценой больших усилий удается согнать сотен пять в небольшое пестрое стадо, нажать кнопку «Сохранить». Сходишь на радостях покурить и заварить себе еще чайку. Возвращаешься, перечитываешь, а они все дохлые. Они только казались живыми, они были мертвы с самого начала.
Приходится начинать заново.
Тяжелая, ковбойская такая работа – сгонять в одну кучу знаки, собирать из них что-то организованное и осмысленное. И задница устает не меньше, чем у любого ковбоя.
Но ты сидишь, набиваешь двумя пальцами. Набиваешь, стираешь, опять набиваешь, глядишь в окошко на голые ветки, которыми машут осокоря, опять набиваешь. А потом постепенно время начинает течь по-другому, как бывает во всякой хорошей работе, тело все подбирается, как у нашего Фени, когда он рысит по выпасу, задрав хвост, ты забываешь о еде, питье и табаке. То хмуришься сам себе, то тихо похохатываешь. И вдруг смотришь – ты сегодня стал обладателем солидного гурта тысяч в пять вполне живеньких таких знаков.
И тебе нравится, как ты поработал. Ты целуешь свою любимую в заспанные сахарные уста и завариваешь ей чай (если воскресенье) или целуешь в уже давно проснувшиеся, даже успевшие поработать, чуть независимые уста (по будням).
Такое начало дня я люблю. Оно должно быть каждый день, такое начало, хотя так получается далеко не всегда. В такие хорошие дни после обеда я успеваю сделать абсолютно все: пропалываю то, что наметил прополоть, чиню то, что наметил починить, вскапываю то, что наметил вскопать, я могу даже взять пылесос и лихо пропылесосить пол в доме или, например, помыть посуду. Ну или, например, прочитываю «Антигону» Софокла (а заодно и «Эдипа»), поскольку сейчас ноябрь, и ни полоть, ни копать ничего не нужно. А собранные в стадо и запертые в белых загонах страниц тысячи знаков ждут меня.
К чему я все это рассказывал? Не знаю.
Главное, что после Любкиного возвращения вскоре приехала и Настя.
Мы встретили ее вечером в Рязани, она переночевала у нас, а с утра мы вчетвером собрались под ледяным дождем на второе представление за этот месяц, и сценой нам служила ископыченная левада. Грязь на сцене немного почавкивала под ногами.
Главным актером был, конечно, Феня. Антагонистом выступала Настя. Нам с Любкой выпало в основном сидеть на трибунах, лишь изредка исполняя эпизодические роли. А справа, на орхестре, там, где в ряд стоят посаженные нами сосенки, выстроился невидимый хор в масках, стасимы которого звучали у меня в голове. Любка сказала, что у нее они тоже постоянно звучат.
Этот хор пел то голосами опытных конников, то родителей, то сельских жителей, то просто нормальных, трезвомыслящих людей. В общем, хор у нас символизировал общину, полис.
Настя
Значит, смотрите, мы выстраиваем границы с ним. Мне стало не очень комфортно, что он пошел на меня. Я отогнала. То есть можешь делать все что угодно, но не близко ко мне. Вот, он сразу выдохнул, поскольку ему сказали, что надо делать. Вот, начал моргать, это тоже знак, что он успокаивается.
Ему этого не хватает от вас. Ему не хватает четких указаний – что надо делать.
Дали ему минуты три постоять… Он сейчас очень сильно думает. У него сейчас просто мир переворачивается.
Настя
Вот видите, он уже на меня смотрит – что мне надо сделать, чтобы завоевать твое внимание?
Получается, вам надо весь его мир перепрограммировать – то, что было до вас, и сейчас. До вас с ним сражались, боролись.
Настя
Сейчас я опять подойду. Вот я его поглажу. Я не подкрадываюсь, я машу веревкой. Отошла. Видите, он облизывает губы, он выдохнул. Ничего не случилось, типа, я не умер, меня никто не погнал. Видите, у него голова пошла вниз, он начал сам себя успокаивать.
Если раньше он думал: чтобы мне было спокойно, я должен на кого-то наступать, кого-то погнать, самому убежать, то сейчас – я должен спокойно стоять, чтобы меня никто не трогал. Всё. Это идеальный вариант.
Смотрите, как он на меня посмотрел. Это хорошо. Вы должны вот это понять. Это хорошо. Ему нравится общение вместо команд и реакций на них (подходит к коню и трет его веревкой).
Вот сейчас, смотрите. Не скажу, что ему нравится, – ноздри у него поджаты… глаза… он выпучивает глаза. Я подожду, пока он успокоится. Или не успокоится, это совершенно неважно. Он просто не знает, что ему делать. Но сейчас он найдет этот момент спокойствия, и нам надо этого дождаться. В принципе, то, что он начал чуть-чуть подмаргивать, очень хорошо. Все, он уже успокоился, и я от него отойду (отходит).
Видите, облизывает губы. Надо ему дать побыть вот в этом состоянии. Важно, что он сам нашел его. Не я ему говорила: «стоять», «успокойся», «фу», «нельзя», а он сам… из всех вариантов… не знаю, вы видели? Он даже хотел попросить – начал рыть ногой, а потом сообразил: а-а, мне всего лишь надо успокоиться. Вот этого вам нужно добиваться.
