Герман Гессе - Письма
С правами на перевод моих книг дело обстоит так: с тех пор как из-за них возникла слишком большая конкуренция, я препоручил всю эту корреспонденцию моей жене, она занимается ею при участии одного цюрихского адвоката.
А с французскими правами дело обстоит вот как: издательство «Кальман-Леви» заинтересовалось этим еще перед Нобелевской премией и обеспечило себе преимущественное право на ряд книг. Среди этих книг – их шесть – есть и «Паломничество в Страну Востока». Кальман еще не решил, издаст ли он эту книгу или нет, но немецкий текст у него есть, и она обещана ему на тот случай, если он решит издать ее.
Позднейшие, окончательные соглашения я и тут должен буду поручить жене, поскольку постоянно чувствую себя плохо, но прошу Вас, если это Вам не противно, любезно справиться у Кальмана, намерен ли он издать «Паломничество». Если нет, то оно отдается в распоряжение Вашего молодого друга. Если же Кальман не хочет отказываться от этой книги, то ему будет, наверно, только приятно, что Вы рекомендуете ему такого подходящего переводчика.
Очень надеюсь, что моя информация не разочарует Вас. Ничего неприятнее для меня быть не могло бы. Моя любовь к Вашим книгам, хотя большинство их я знаю лишь в переводах, осталась прежней, не далее как осенью я с величайшим наслаждением и искренним восторгом перечитал «Фальшивомонетчиков», а незадолго до того «Пасторальную симфонию».
Хотя мое «Паломничество» не осталось в новой немецкой литературе без последствий, но публика и в Германии до сих пор еще не открыла его. Тем больше рад я, что именно эта книга Вам полюбилась. Со старой любовью и восхищением шлет Вам привет Ваш
Вальтеру Мейеру
Баден, 17.3.1947
Глубокоуважаемый господин доктор Мейер!
Перед тем как покинуть Баден, хочу послать Вам привет.
Порой, когда я лежу с адской болью в глазах и ничего больше не могу делать, я думаю о Вашей «Манессевской библиотеке», и мне в голову приходит всякая всячина, совершенно субъективные и случайные мысли, иные из которых все же хочу сообщить Вам.
Один томик мог бы содержать небольшое по объему творчество Герена, автора «Кентавра», в лучших (или новых) переводах.
Об античных авторах мы никогда не говорили, не знаю, включены ли они вообще в Ваш план. Но если да, то мне хотелось бы видеть среди них Геродота – взамен давно уже распроданного прекрасного карманного издания «Инзель».
Может быть, следует рискнуть и снова попытаться составить биографический и психологический портрет Сократа из сохранившихся его слов и сочинений Платона и Ксенофонта. Очень щекотливая задача, но по меньшей мере столь же необходимая, как Франциск Ассизский или Микеланджело.
И нечто совсем другое. Можно представить себе красивый и очаровательный том под названием, скажем, «Парижский романтизм» или «Романтизм во Франции» или в этом роде, тут можно было бы дать документы, например отклики на премьеру «Эрнани» и т. д., письма и мемуары Берлиоза, Тео Готье, Делакруа и прежде всего иметь в виду, правда, очень фельетонные, но частью и весьма обаятельные куски из Histoire du romantisme en France T. Готье. Для романиста, знающего литературный, музыкальный и художественный Париж тех лет, это было бы очень славное издание. Конечно, все зависит от того, кто это сделает.
Напомнить хочу также о Томасе де Куинси, но этот у Вас, конечно, давно уже в списке.
Дружеские приветы Вам и пожелания. Надеюсь, что на днях смогу отправиться в путь.
Всей душой Ваш
Эрвину Аккеркнехту
Монтаньола, 3.5.1947
Дорогой доктор Аккеркнехт!
Спасибо за Ваше письмо от 19 апреля. Единственное, что мне не понравилось в нем, было известие о господине Лейнсе из Тюбингена. Он, значит, хочет летом переиздать книжечку о нашем отце! Мне он не сказал об этом ни слова, да и о кальвском деле не написал ни строчки! Однажды, во времена, когда возвысился Гитлер, он довольно холодно сообщил мне, что запасы этой книжки (Адели и моей) занимают на его складе слишком много места, поэтому он отправит нераспроданный остаток в макулатуру. А сейчас он, примерно через 17 лет, заново печатает книжку, даже не спрашивая авторов, согласны ли они и хотят ли они просмотреть текст. Точно так же поступил в Гамбурге некий господин Дульп с «Игрой на органе». Запуганный при Гитлере, он тогда порвал связь со мной, не отвечал на письма, придержал причитавшиеся мне платежи и авторские экземпляры, а сегодня, когда Гессе – снова хорошее дельце, он, не спрашивая меня, просто перепечатывает это сочинение, не выполняет нынешних своих обязательств так же, как не выполнял прежних, обкрадывает меня у меня на глазах только потому, что он, как все его коллеги, прекрасно знает, что я не стану на него жаловаться, ибо принудить его платить мне нельзя, он знает, что Германия украла у меня мой труд, и хочет получить свою долю украденного. Не могу сказать, в какой мере способствовало последние два года моему краху отношение ко мне немецких издателей, редакторов и т. д. Мы здесь, в Швейцарии, жертвуем больше чем половиной своего труда, своих сил, забот, средств для того, чтобы облегчить бедственное положение Германии, а в ответ у вас там обчищают наши карманы. Ни один из моих немецких друзей (которые все это тоже знают) палец о палец для меня не ударил, большинство считает, что все это вообще не стоит упоминания. Зато в десятках писем из Германии нам ежедневно, в совершенно прежнем немецком тоне объясняют, что немецкий народ ни в чем не повинен и что свою критику и свою антипатию нам следует теперь обратить на союзников и т. д. и т. д. Уже несколько лет тошнит от этого каждый день.
Собирался приехать Гартман, и Зуркамп, и Каросса, но, поскольку ни у кого ничего не получается, я простился с надеждами.
Через несколько дней я, вернее, то, что от меня осталось, снова отправлюсь в клинику на долгие исследования и мученья.
Гансу Гольцу
[середина мая 1947]
Глубокоуважаемый сударь!
С участием и симпатией прочел я Ваше коммюнике и жалею, что у меня нет времени и сил ответить Вам больше, чем этими немногими строчками. Но я уже давно очень перегружен, а последний год постоянно болен и послезавтра должен снова отправиться в клинику.
Обращения, подобные Вашим, приходят ко мне из многих стран, но в большинстве своем – из Германии, и это естественно, ибо побежденные в данный момент всегда, по крайней мере с виду, больше других созревают для пацифизма. Мы получаем сейчас из Вашей страны все те призывы к человечности, которых нам пятнадцать лет так не хватало, и мир склоняется к мысли: теперь, когда им плохо, они вдруг опять стали благородны. Я не разделяю этих мыслей. Ваши намерения я принимаю всерьез. Но я не думаю, что Германия должна и вправе обращаться с такими воззваниями к человечеству, величайшим врагом которого она на какое-то время стала. При нынешнем положении в мире я считаю, что люди добро-намеренные должны каждый в своей стране бороться с безумием национализма и гонки вооружений, каждый в своем, доступном ему кругу, от человека к человеку, от дома к дому. Все прочее, при самых добрых намерениях, сразу же непременно превратится в бумагу и пустую идеологию.
