Тамара Ростовская - Тетрадь из сожженного гетто (Каунасское гетто глазами подростков)
Сижу в комнате одна. Вокруг никого нет. За окном идет дождь. Чувствую себя одинокой и чужой в этом мире. Вокруг такие злые и мерзкие люди. Брат брату копает яму, убивают друг друга. Женщины дают волю своим злым языкам. Нет нормальной жизни и нечего за нее так цепляться. Не надо ни молодости, ни весны.
Декабрь 5-е.Вот я снова в старом доме на Видуно аллее в верхней комнате. Мебели у меня немного, только кровать, лежа на которой пишу. Сегодня уже подмораживает, поэтому очень обрадовалась, обнаружив в своей комнате теплый радиатор. Приятно, когда в комнате тепло, я ведь промучилась две недели в совершенно нетопленном жилье. Внизу живут бывший комендант подполковник Хрустев и секретарь горкома. Люди, могу сказать, весьма неприятные. Если бы не черноокий старшина, то было бы совсем нетерпимо.
Много работаю. Меня назначили в конторе заведующей хозяйством. Настроение упало поэтому и работа не клеится, и желания нет, и все надоело. Почти с радостью жду намечающихся после Нового года перемен. Виктор гостит в Каунасе, он будет служить в этом районе. Жизнь моя скверная, боюсь, что придется прервать эту бесполезную игру. Несколько недель прожила без горячей пищи. Сейчас устроилась немного лучше. С утра иду к Стефании[78] (в гимназию) где получаю кофе и бутерброд. Обедаю в столовой, а ужин — как придется. Так и кручусь. Но вот сейчас я уже пять дней без обеда и два дня без хлеба. Такова жизнь. Уроки посещаю аккуратно, Отметки средние. Но с Нового года этот вопрос может решиться иначе, может, брошу гимназию и буду сдавать экстерном. Боюсь опять лишиться дома. Документы уже все в порядке. Словом, так бегут дни, заполненные заботами о земной жизни. А подумать о чем-нибудь другом — нет времени. Чувствую, что Новый год внесет ясность в мое будущее, поэтому жду его с нетерпением.
Декабрь 14-е.Стою в коридоре возле радиатора[79] и учусь. Такая уж это учеба, как и вся жизнь. В комнате холодно. Но, раз я заупрямилась, то перезимую тут. Благо, что на дворе мороз лопнул. Приближается рождество и Новый год. Наверное, буду менять службу. Нефтяную контору ликвидируют. Ничего хорошего на этой работе я не видела. Вот и все новости. По утрам питаюсь у Стефании, обедаю в столовой, а лимит на ужин снят. Есть три раза в день — буржуазные предрассудки. Истинным пролетариям вполне достаточно двухразового питания. Виктор пока еще в Каунасе.
Глава 7 1946 г.
Впервые не жду и не встречаю Новый год. Полночь застала меня глубоко спящей. А кровать была холодная, и в комнате тоже было холодно. И голодный желудок, мало что видевший за день, печально всхлипывал. Ни желудку, ни рукам, ни мозгу не было занятий, и я задремала. А задремала для того, чтобы увидеть сон, такой прекрасный сон, который напомнил бы мне все то, что было в этом же доме пять лет тому назад. Впрочем, что было тогда, того уж не вернуть. И те люди, те дорогие лица уже стерты с лица земли. Но, может, это к лучшему, ибо что еще есть на земле, кроме мучения? Тут так много зла. А там высоко, в небесах нет зла. Там или пустое пространство или же — рай небесный. Там встретились все те, которые еще пять лет тому назад были со мной и пили французское вино из хрустальных рюмок. Я думаю, что они смотрят на меня с сочувствием. Я будто слышу, как мама говорит, обращаясь к госпоже Брауде: — Она еще живет. О, несчастная дочь моя. Мы во много раз счастливее. Да, они все встретились там мама, и папа, и Рудик и все хорошие знакомые, друзья. Сейчас они только ждут меня и Виктора, когда мы закончим свои бедственные странствия… А внизу в столовой, комендант пьет с секретарем горкома. Они произносят новогодние тосты. Слышен тонкий, визгливый смех женщин и густой мужской бас. Они веселятся. Им тепло, хорошо, сытно. А наверху, несколькими ступеньками выше, в холодной комнатке лежит девочка и плачет. Она плачет, потому что когда льются слезы на душе, становится легче и ноша несчастий уже не кажется ей такой тяжкой. Сквозь мокрые от слез ресницы видит она любимые лица. Вот нежное, бледное, утомленное заботами лицо мамочки, вот папа и все другие, которых она так любила. И девочка зовет их и хочет видеть и разговаривать с ними всю ночь. О как хорошо было бы в течение всей этой последней ночи старого года созерцать дорогих, так быстро утраченных людей, беседовать с ними и быть снова, хотя бы на короткое мгновение, счастливой.
Январь 6 (воскр.).Последний день каникул. Была на профсоюзной елке и в кино. Так попрощалась с каникулами. Смотрела фильм «Юность Пушкина» и записала понравившееся мне стихотворение «Рассудок и любовь».
Февраль 23-е.Кажется, что в моей жизни скоро начнется новый этап. Одно крупное событие — дядя демобилизован и уже 18-го был в Москве. Это очень хорошо. Виктор находится здесь, видимся часто. Жизнь моя протекает ритмично и это действует на меня успокаивающе. Я нервничаю, когда меня выбивают из колеи повседневности. А сегодня мне много думать не надо. Я медленно встаю чаще всего раньше чем надо, ибо часов у меня нет. Пересекаю всю Видуно аллею, спускаюсь вниз с горы Пародос и вхожу в свою милую 5-ю гимназию, где получаю сладкий кофе и бутерброд. Потом, так же, не подняв головы и съежившись от холода, я медленно шагаю по проспекту Витаутаса в «Летукис». Задыхаясь поднимаюсь на четвертый этаж. Еще на лестнице начинаю раздеваться. Так начинается скучный день «канцелярской крысы». Радуюсь, когда появляются дела и я имею возможность вырваться в город, что бывает часто. В час дня иду обедать. После обеда время проходит быстрее. И вот я уже шагаю по улице Кястучё в гимназию. Эта часть дня самая приятная. В гимназии я слушаю глупые разговоры учеников, отвечаю уроки и черпаю знания. Потом наступает вечер, собирается наша пятерка — представители разных классов и мы шагаем домой.
Март 24 (воскресенье).Подняла было крылья лететь в Москву, но, увы, пришлось их быстро опустить. Выдача командировок на месяц приостановлена. А я так хотела! Дядя тоже не может приехать по той же причине. Сейчас опять жди несколько месяцев. А так уже все надоело. Начались весенние каникулы. Лучше, чтобы их не было. Что толку? Сейчас дождь, грязь, сырость. Уж лучше сидеть в классе, а потом, когда пригреет солнце, высохнет земля и все зазеленеет кругом, — тогда можно бы и погулять. Кроме того, говорят, что будет большое наводнение и я боюсь, что гимназию опять на некоторое время придется оставить. Когда я не бываю в гимназии хоть один день, мне кажется, что теряю нечто очень дорогое. Целый месяц я не ела ни обеда, ни другой горячей пищи. Боюсь, чтобы желудок не испортился. Целыми днями грызу сухой хлеб, запивая холодной водой, и только изредка покупаю лимонад. Не позавидуешь такой жизни. В этом месяце мне исполнилось 17 лет. Не скажу, чтобы я очень радовалась или горевала по этому поводу. День прошел бы незамеченным, если бы не получила от родственников поздравительной телеграммы и перевод на семьсот рублей, которые поторопилась быстро истратить. В сфере политики бурная речь Черчилля вызвала много шума. Спекулянты подняли цены на продукты питания. Все активно обсуждают — будет война или нет. Но сейчас, как будто, все успокоилось и даже самые большие пессимисты думают, что войны сейчас не будет. Цена на хлеб в Вильнюсе достигает 50 руб. Говорят, что в мае отменят продуктовые карточки. Я панически боюсь голода и обдумываю, как пристроиться работать в продуктовый магазин или в ОРС, чтобы не пришлось напрасно проводить время в многолюдных очередях. Вчера была у Онуте, ей немного нездоровится. После встреч с ней, у меня обычно остается гнетущее впечатление. Мне жаль ее. Вера очень нервная. Уныние господствует во всем доме: одни занимаются тут спекуляцией, другие сплетнями, третьи — истерики. Упаси Боже! Думаю, что я счастливее ее, хоть на нищенском пайке, но на своем. Мне весело в своей комнате и всем сюда открыта дверь. А она — молодая, полная энергии, очутилась в этом загнивающем доме среди отживших людей. Она пропиталась их глупой сентиментальностью и мелочностью и теперь должна сидеть тихо и послушно. У нее нет ни общества, ни друзей.
