Черубина де Габриак - Исповедь

            И пришло оно в черном конверте,
на печати неровный сургуч…
Ты — Один, Ты велик, Ты могуч,
            Ты сильнее обманчивой смерти.

            Не давай ни открыть, ни прочесть.
Измени эти грустные строки,
Ты ведь знаешь, мы все одиноки, —
            отврати эту скорбную весть.

            Помнишь, помнишь ли дочь Иаира.
Вспомни чудо свое, улыбнись.
Ты сказал ей, коснувшись: «Проснись».
            И она пробудилась для мира.

            Ты не хочешь, не ведаешь зла.
Помоги нам не веровать смерти.
Распечатала. В черном конверте
            только слово одно: «Умерла».

То было раньше, было прежде…
О, не зови души моей.
Она в разорванной одежде
стоит у запертых дверей.

Я знаю, знаю — двери рая,
они откроются живым…
Душа горела, не сгорая,
И вот теперь, полна до края
осенним холодом своим.

Мой милый друг! В тебе иное,
твоей души открылся взор;
она — как озеро лесное,
в ней небо, бледное от зноя
и звезд дробящийся узор.

Она — как первый сад Господний
благоухающий дождем…
Твоя душа моей свободней,
уже теперь, уже сегодня
она вернется в прежний дом.

А там она, внимая тайнам,
касаясь ризы Божества,
в своем молчанье неслучайно
и в трепете необычайном
услышит Божии слова.

Я буду ждать, я верить буду,
что там, где места смертным нет,
другие приобщатся чуду,
увидя негасимый свет.

Пускай душа в смятеньи снова…
Веленья духа ты твори…
Ведь до сих пор ты не готова,
Еще в тебе не стало слово
Преображенным изнутри,
Затем, чтоб радостно и молча
В нем светлом воссияла ночь.
Ты все в какой-то жажде волчей
Души не хочешь превозмочь.

Зачем она. Минуло пламя
Тревожны жадные уста,
А легкий дух, он вместе с нами
Глаголет вечными словами,
И глубина его чиста.
Кого зовешь? Врага ли, друга ль?
Стихии трепетной не тронь,
Пусть сам Господь раздует уголь,
Преображающий огонь.

            Так величав и так спокоен
стоит в закате золотом
у Царских Врат небесный воин
            с высоко поднятым щитом.

            Под заунывные молитвы,
под легкий перезвон кадил
он грезит полем вечной битвы
            и пораженьем темных сил.

            В лице покой великой страсти…
Взлетя над бездной, замер конь…
А там внизу в звериной пасти
            и тьма и пламенный огонь.

            А там внизу мы оба рядом,
и это путь и твой и мой;
и мы следим тревожным взглядом
            за огнедышащею тьмой.

            А Он вверху, голубоглазый,
как солнце поднимает щит…
И от лучей небесных сразу
            земная ненависть бежит…

            Любовью в сладостном восторге
печальный путь преображен…
И на коне Святой Георгий,
            и в сердце побежден дракон.

            Два крыла на медном шлеме,
двусторонний меч.
А в груди такое бремя
            несвершенных встреч.

            Но земных свиданий сладость
потеряла власть, —
он избрал другую радость —
неземную страсть.

            И закованный, железный
твердо он пошел
над кипящей черной бездной
            всех страстей и зол.

            Сам измерил все ступени,
не глядя назад,
он склонил свои колени
            лишь у царских врат.

            И венец небесных лилий
возложила та,
чьих едва касалась крылий
            строгая мечта.

            Но, склоняясь пред Мадонной,
вспомнил он на миг
в красной шапочке суконной
            милый детский лик.

            То — она еще ребенком.
Все сады в цвету.
Как она смеялась звонко,
            встретясь на мосту.

            Но в раю земных различий
стерты все черты.
Беатриче, Беатриче.
            Как далеко ты.

            И вечер стал. В овальной раме
застыла зеркала вода.
Она усталыми глазами
            в нее взглянула, как всегда.

            Волос спустившиеся пряди
хотела приподнять с виска.
Но вот глядит, и в жутком взгляде
            и крик, и ужас, и тоска…

            Тоска, тоска, а с нею вещий,
неиссякающий восторг,
как будто вид привычной вещи
            в ней бездны темные исторг.

            И видит в зеркале не пряди,
не лоб, не бледную ладонь,
а изнутри в зеркальной глади
            растущий в пламени огонь.

            Душа свободна. Нет предела,
и нет ей места на земле,
и вот она покинет тело,
            не отраженное в стекле.

            Священной, непонятной порчи
замкнется древнее звено,
и будет тело биться в корчах,
            и будет душу рвать оно.

            Но чрез него неудержимо
несется адских духов рой…
Пройди, пройди тихонько мимо,
            платком лицо ее закрой.

            Людским участием не мучай.
Как сладко пробуждаться ей
из темной глубины падучей
            среди притихнувших людей.