Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Готовы крылья для полета,
Но надо мной нависла твердь.
Две трети отберет работа,
А для любви оставит треть.

Я еду, но стою на месте,
Стою на месте, но – лечу,
Я одержима жаждой мести
И всем вокруг добра хочу.

А снег не бел сегодня – красен,
Дубы не в инее – в огне…
Сегодня мир предельно ясен.
Все сложности его – во мне!

Тоски и нежности скрещенье,
Сплав холода и теплоты,
И снега белое круженье,
И сосен синие кресты.

Казалось, мир необитаем.
Но воскресенье – день чудес,
И тесно человечьим стаям,
Слетевшимся в морозный лес.

Я понимаю птичьи речи,
Но речи – надоели мне!
И небо валится на плечи
В кричащей криком тишине.

Все этим бредом, как обрядом,
Переполняют краткость дня.
А бесконечность – где-то рядом,
И в ней пересеклась лыжня.

Лишь за моей спиной суббота
Неясным облачком плывет,
И вновь предчувствие полета
Самозабвенней, чем полет!

Время – вредное излучение,
От него излеченья нет.
От гипотез, от изученья
Не меняет свой ритм и цвет.

Все – по графику, все по сете,
Все – к зиме бредет от весны.
И на Северный полюс смерти
Стрелы стрелок устремлены.

Правда, есть еще Южный полюс.
Но для нас – только тот, один…
В антимире, в снегу по пояс,
Черно-белый бродит пингвин.

Черно-белый… Исчезли краски,
Растворились в бесцветном льду.
Бьют часы. И по их указке
В обесцвеченный мир бреду.

Но хронометров всех точнее
Измеренья души моей:
Три оставшихся дня длиннее
Четырех отлетевших дней!

Не хватит сил, и брызнут слезы,
Как будто впрямь пришла беда…
А вдруг заносы, вдруг морозы
Застыть заставят поезда?!

Исчезнут все аэродромы,
Привычный мир, обжитый быт…
Иль просто голосом знакомым
Мне телефон не позвонит.

А утром в пятницу утрата
Утроит страх, что был во сне…
Но деревянная лопата
Дорожку расчищает мне,

И я иду… Спасибо, дворник,
За ремесло, за колдовство —
Ты так расчистил этот вторник,
Как будто не было его!

Среда, средина, сердцевина,
Мой день творенья, день шестой.
Неужто чересчур густой
Я плоти замесила глину?!

Неужто разум мой померк,
И мною овладело тело?!
Я звезды зажигать хотела,
А вспыхнул – жалкий фейерверк.

Среди толпы, среди среды,
Одарена уединеньем,
Оглядываю с удивленьем
Мои напрасные труды.

Десять детских дощатых горок,
В парке санная карусель…
Воздух был по-взрослому горек
Все семь дней.
Или семь недель?!

Завершилась моя седьмица,
День восьмой – журавль вдалеке.
И сидит надежды синица
На озябшей моей руке.

Легко ль чужой язык перелагать?
Не речь – настрой души неодинаков.
Легко ль на плечи гордые поляков
Российские рубахи надевать?

Словарь славянский славен, словно рать,
Но древний Суздаль не похож на Краков.
Без всяких сроков и сановных знаков
Легко ль дружину дружбы собирать?!

Две стороны единого удела,
Двойное торжество святого дела
И тяжесть двуязычья для руки…

О непосильный груз сердечной дани!
И русский шлет ясновельможной пани
В небытиё две страстные строки.

Жизни собственной легка ль маета?
Тесно в сердце, как в дорожной котомке.
А быть может, не поймут ни черта
После смерти эти люди – потомки.

Ведь в мешке не покупают кота.
А в столе, не то, что в книге, – потемки.
И к плечам твоим приладит мечта
Вместо крылышек бумажных – постромки.

Только кто-нибудь потребует вдруг
Твой восторг, твою любовь и недуг,
Краткость слов твоих и строчек протяжность.

И покажется обычной тогда
Сладость горького от века труда,
Невесомой биографии тяжесть.

Кто по национальности Верлен?
Сегодня, изменив язык и почерк,
Как и его беспечный переводчик,
Свершает он невиданный обмен.

Какой обман – забвение и тлен!
Гребет трудолюбивый перевозчик,
Взрезают воды Стикса весла строчек,
И мысль доносит память общих ген.

И обретают общий ритм сердца,
И вдруг привычность своего лица,
Как в зеркале, в чужом лице находишь.

Великому не надо доброты,
К нему приникнув, вырастаешь ты:
Творя себя, другого переводишь.

Мир вашему праху!
Те, кто умер в своей постели,
Те, чьи кости в земле истлели,
Те, чью голову положили на плаху!

Душам, отданным страху,
В долгоживущем теле,
Всем тем, что выжить сумели —
Мир вашему праху!

Вечность часто короче недели…
Столько сделать все не успели!
Мир вашему праху!

Не оракул я и не знахарь…
Воин, зодчий, палач и пахарь
Мир вашему праху!

Не милостыни – милости молю,
Бессмысленно взывая к добрым людям.
Мы слишком просто говорим: «Люблю»,
Хоть знаем, что непостоянны будем.

Но ближним я раздумывать велю —
Тогда мы дальних, может, не осудим.
Нам глубина нужна, как кораблю,
Тогда и мы куда-нибудь прибудем.

Но тем, кто правит, только канитель
Промеривать, где глубина, где мель,
Мужицкими холеными руками.

А если мель – то ни к чему промер:
История оставила пример,
Как пользоваться можно бурлаками.

Ах, рай земной! Прекрасная юдоль,
Поскольку нет теперь иной юдоли.
Но кто-то отдавил мою мозоль,
И нет в аптеках средства от мозоли.

Старались мыло запасти и соль,
Когда старухи о беде мололи.
Нет у меня беды. Есть только боль.
Зато в аптеках средства нет от боли.

А прокормиться можно бы пока:
Есть хлеб и даже пачки молока,
А иногда – глядишь – подбросят мяса.

Коровушки не снизили удой…
И все же, как перед большой бедой,
Уже пора готовить нам припасы.

Муравьиных не счесть формаций,
Но, эпохи в генах храня,
Столько бывших цивилизаций
Муравьи несут для меня.

И для новеньких популяций,
Муравьиных прав не тесня,
На одной из безвестных станций
Я отдам эстафету дня.

Все проходит – фижмы и тульи…
Но заметьте – мы строим ульи
По подобию городов.

И, когда воцарятся пчелы,
Позабудут, как все учел он
Этот пасечник – САВАОФ!