Борис Минаев - Ельцин
Да, но что же именно заставило премьера требовать (публично, а потом и письменно) от главы государства дополнительных гарантий своей неприкосновенности «до 2000 года»?
Сам Примаков утверждает: он почувствовал интриги за своей спиной, растущее раздражение Ельцина. Чувство ответственности за работу возглавляемого им правительства заставило его пойти на этот шаг. Однако в действительности причина была иной.
Устные гарантии того, что правительство Примакова спокойно доработает до 2000 года, были даны президентом еще в сентябре 98-го, когда Евгения Максимовича уговаривали согласиться. Но тогда же было сказано и другое: президент Ельцин и Примаков вместе ищут кандидата в президенты, яркого молодого политика, который пойдет на выборы. Было также понятно, что этот новый политик может занять перед выборами премьерское кресло, что он рано или поздно заменит Примакова. Поначалу Евгений Максимович действительно искал эту кандидатуру, обсуждал варианты, в какой-то момент стал думать о Сергее Степашине, потом перебирал другие фамилии. Однако, в конце концов, его позиция изменилась: он никого не видел в этой роли.
Попытка перехвата власти становилась все более очевидна.
Это Ельцина не устраивало.
Держать нейтралитет по отношению к политической конструкции, сложившейся к весне 1999 года, больше было невозможно. Основой этой конструкции, вольно или невольно, оказался премьер-министр.
Конструкция, которая складывалась постепенно, к весне 1999 года обозначилась в остром конфликте законодателей с президентской властью. Госдума запустила процедуру импичмента, торопилась отнять власть у действующего президента и передать ее премьеру.
…Но особенно остро Ельцин почувствовал опасность возникновения нового кризиса во власти в истории с генеральным прокурором Скуратовым весной 1999 года.
Напомню, как это было.
Внешне Скуратов всегда производил впечатление честного, интеллигентного, мягкого человека, и вначале Ельцин относился к генпрокурору вполне лояльно. Но очень скоро этот «мягкий человек» начал проявлять невиданную политическую ангажированность. Особенно это проявилось в так называемом «деле Собчака». Во время предвыборной кампании в Санкт-Петербурге противники питерского мэра сфабриковали против него уголовное дело. О ремонте квартиры. Собчак проиграл выборы. Генпрокуратура жадно ухватилась за это дело, и на бывшего мэра началась настоящая охота.
Ельцин никогда не вмешивался в работу судов и прокуратуры, ни в какие уголовные дела или расследования, считая это пережитком коммунистической системы. При коммунистах, говорил он, было «телефонное право», у нас такого быть не должно.
Скуратов же продолжал активно заниматься делами, которые представляли для него серьезный политический интерес. Несмотря на абсурдность выдвинутых обвинений, он не торопился закрывать «дело Лисовского и Евстафьева». Продолжал искать криминал в «коробке из-под ксерокса». Деньги, предназначенные для артистов, участвовавших в предвыборной кампании, с юридической точки зрения, были абсолютно прозрачными, в «деле» не существовало потерпевших, никто не заявлял о краже, но людей продолжали вызывать на допросы, «держать на крючке». Генпрокурора это устраивало.
Продолжались и другие «дела», которые были выгодны Скуратову, например, «дело писателей», по которому, напомню, авторы концепции приватизации подвергались преследованию — за «неоправданно высокие гонорары», выплаченные по книге «Приватизация по-российски». Был выдан ордер на арест Альфреда Коха, одного из авторов книги, продолжались допросы других фигурантов.
Но весной 1999 года генеральный прокурор, активно выступавший с публичными заявлениями о новом витке борьбы с организованной преступностью, мафией, коррупцией, вдруг предстал перед всеми в совершенно другом обличье.
А вернее, предстал совершенно голый.
В съемной квартире, где Скуратов развлекался с проститутками, была установлена скрытая видеокамера.
Очевидно, кто-то из «друзей» Скуратова решил использовать старый прием, чтобы держать его под контролем, — классический шантаж. Если прокурор от чего-то откажется, на что-то не согласится, в ход пойдет компрометирующая видеозапись. Почему хозяин пленки решил «сдать» своего высокого покровителя, что Скуратов отказался сделать (или не сделать) — осталось неизвестным.
Но кассета оказалась в Кремле. Скуратову пришлось написать заявление об уходе «по состоянию здоровья».
Бордюжа отправился к Ельцину с заявлением Скуратова. Вот что в нем было написано: «Глубокоуважаемый Борис Николаевич! В связи с большим объемом работы в последнее время резко ухудшилось состояние моего здоровья (головная боль, боль в области сердца и т. д.). С учетом этого прошу внести на рассмотрение Совета Федерации вопрос об освобождении меня от занимаемой должности генерального прокурора РФ. Просил бы рассмотреть вопрос о предоставлении мне работы с меньшим объемом. Юрий Скуратов. 01.02.99».
Бордюжа сказал Борису Николаевичу, что Скуратов чувствует себя совсем плохо, прямо сейчас ложится в ЦКБ. Ельцин попросил подготовить документы об освобождении Скуратова с поста генерального прокурора. О пленке, повторяю, он в тот момент ничего не знал.
Между тем вокруг Скуратова быстро образовалась своеобразная «группа поддержки», которая предложила ему начать открытую борьбу за то, чтобы не оставлять свой высокий пост. Наиболее активную роль среди «советников» Скуратова играют люди из финансовой группы «Менатеп» (одного из главных акционеров компании «ЮКОС»), в частности Леонид Невзлин.
В то время у «Менатепа» были очень сильные позиции в Совете Федерации. В офисе «Менатепа» заседал так называемый «клуб сенаторов», где губернаторы и руководители законодательных собраний регионов проводили свои встречи, обедали, обсуждали законы, вырабатывали совместные позиции. Одновременно «Менатеп» был теснейшим образом связан с Лужковым. Например, Василий Шахновский, один из основных сотрудников группы, долгие годы работал управляющим делами московского правительства. Отметим эту немаловажную деталь.
Ситуация мгновенно переросла из «личной» в «общественную». Схематически расположение заинтересованных сил можно описать так: Скуратов, который ищет поддержки; Лужков с мощным политическим ресурсом в Совете Федерации — для него конфликт генпрокурора с президентом очень выгоден; Совет Федерации, в компетенции которого отставка и назначение генпрокурора. (И здесь открывалось широкое поле для кулуарных переговоров: позиция при голосовании в обмен на какие-то льготы, уступки Центра, при этом у каждого губернатора — свой вопрос, своя «тема», чтобы поторговаться с Кремлем.) Ну и, наконец, банк «Менатеп», который хочет иметь «контрольный пакет» и при снятии, и при назначении генерального прокурора. Схема по-своему уникальна. И она, увы, отражает реалии того времени.
