Вячеслав Кондратьев - Встречи на Сретенке
- У тебя же Люба, - сказал Володька.
- Ну, ты действительно увяз в девятнадцатом веке, - он засмеялся, хлопнул Володьку по плечу. - Проснитесь, сэр!
- Ладно, пойду я... - поднялся Володька, ему неприятен был этот разговор, и он холодно глянул на Сергея.
Что это, ревность, думал он, возвращаясь домой. Нет, конечно, просто какое-то разочарование в Майке. Ведь то, что было у них, Володька объяснял ее прошлой влюбленностью в него. Он вообще думал, что у женщин все может быть только по любви. Мужчина - дело другое... Правда, в Иванове чуть пошатнулась в нем эта наивная вера, но он отмахнулся - шла еще война.
- Мама, - начал он разговор в один из вечеров, - тебе не кажется, что все то, чем мы с тобой жили, - одно, а настоящая действительность - совсем другое?
- С чего это у тебя вдруг? - спросила мать, кинув внимательный взгляд на Володьку.
- Начал размышлять... Знаешь, вроде бы шесть лет армии, из них три года войны, должны были что-то значить, а оказалось, что у меня нет никакого жизненного опыта. Я научился лишь воевать, понимать и дружить с теми, кто рядом, ну а в остальном остался, наверное, таким же мальчишкой.
- Меня это не очень огорчает, Володя, - улыбнулась мать.
- Но я же ни черта не смыслю в том, что вокруг меня!
- Что именно? - спросила она спокойно.
- Ничего не понимаю!
- Володя, после войны жизнь всегда сложна. После окончания гражданской и военного коммунизма для многих был непонятен нэп. Жизнь сразу наладилась, откуда-то появилась масса товаров, но появились огромные деньги у одних и весьма скромный заработок у других... Сейчас, конечно, все иначе, но какие-то нечестные люди умудрились нажиться на трудностях и несчастьях других. И что из этого? При чем здесь "придуманные мифы"? Порядочность всегда останется порядочностью, а не...
- Опять ты за свое, - перебил Володька. - Порядочность, непорядочность. Это чересчур прямолинейно. Жизнь не укладывается в эти два понятия.
- Ты так решил? - она посмотрела на него. - Объясни тогда.
- Чего объяснять? Жизнь каждый день подчеркивает относительность всего этого, - махнул рукой он.
- Нет, дорогой, человечество дорого заплатило и еще дорого заплатит за то, что сочло абсолютные истины за относительные, - сказала мать убежденно.
- Ты веришь в абсолютные истины?
- Без них нельзя жить, Володя.
- А "не убий"?! И война? Нет, мама, ты не права. - Он поднялся и стал ходить по комнате, громыхая сапогами, потом остановился. - Понимаешь, мама, во время войны у каждого был смысл жизни - победить. А сейчас?
- Жить честно, - спокойно сказала мать.
- Опять - честно, нечестно! Честно я не мог сходить даже в ресторан, чтобы отпраздновать возвращение. Ходил на чужой счет - то угощал Деев, то Гошка...
- Кто этот Гошка?
- Мой бывший разведчик. Разве я не говорил тебе о нем?
- Нет... Володя... - Она помолчала, словно колеблясь. - Ты что, действительно взял взаймы у Сережи, и на эти деньги мы так шикуем?
- Спроси у него, - стараясь придать уверенность голосу, ответил Володька.
- Я и спрошу, - не сразу сказала она. - Хотя, конечно, вы уже сговорились.
Володька ушел в свою комнату с неприятным ощущением, какое всегда бывает после вынужденного вранья. Кроме того, слова матери если не убедили его окончательно, то дали толчок к мыслям тоже нелегким. И тут позвонила Майя.
- Как поживаешь, Володька? - спросила она небрежно.
- Так себе, - пробурчал он.
- Смотрю, у тебя неважное настроение?
- Вроде... Знаешь, Майка, я, как вернулся в Москву, начал делать что-то не то...
- К этому "не то" отношусь и я? - шутливо осведомилась Майка.
- В какой-то мере, - ляпнул он прямо. - Потому что это один из целого ряда непорядочных поступков, мною совершенных.
- Боже, как длинно и непонятно! - воскликнула она. - Неужели ты надеешься прожить, всегда поступая порядочно! Это смешно, Володька! Господи, насколько же я старше тебя! Надо ведь вернуться с войны таким невинным агнцем, - она рассмеялась.
- Не такой уж я невинный, - угрюмо сказал Володька. - Просто в войну всегда делал то, что надо. А сейчас делаю не то...
- Я как-то не замечала, что ты страдаешь рефлексией. Что ж, позанимайся этим, только не слишком всерьез. Я больше не буду тебе звонить, а то получилось - связался черт с младенцем. Не хочу быть этим самым чертом... Но, когда будет плохо, звони. - Она резко повесила трубку.
Володька, вспомнив про разговор с Сергеем, набрал Майкин номер.
- Мы не закончили разговор, Майя.
- Разве?
- Что у тебя было с Сергеем? - спросил он в упор.
- Вот в чем дело! - протянула она. - Что он тебе рассказал?
- Что очень приятно провел с тобой время.
- Если ему было приятно, при чем здесь я? Никаких приятностей я ему не доставляла. Посидели в "Коктейле", вот и все.
- Правда, Майка? - произнес он с облегчением.
- Я не врушка. Ну теперь все? - и, не дожидаясь ответа, повесила трубку, но уже не так резко.
- Привет, сэр! - окликнул его Сергей около букинистического магазина, находящегося вблизи Сретенских ворот. - Почему не звонишь?
- Так...
На самом же деле Володька был обозлен на Сергея за намеки насчет Майки, и ему не хотелось встречаться с ним. Но сейчас, когда он взглянул на него, у Володьки сжалось сердце - Сергей плохо выглядел, ничего не осталось от того бравого, самоуверенного вида, с которым он встретил Володьку у себя дома. В руках был вузовский учебник по медицине.
- Зачем тебе это? - Володька показал на книгу.
- Пойду в медицинский...
- А химфак?
- Ты газеты читаешь? Чудеса - дезертиры, эти гады, которые воевать не хотели, амнистированы, а... - он замолчал.
- Ну знаешь, многих же зазря посадили под горячую руку: и от эшелонов отставших, и случайно от части отбившихся, ну и прочих, - заметил Володька.
- Тех - понятно. Но ведь и настоящих дезертиров амнистировали. - Сергей взял Володьку под руку. - Пойдем посидим где-нибудь... так вот, Володька, не будет мне на химический хода, понимаешь, там все сложнее. Ну а с медициной полегче. Тебе ясно все?
Володька кивнул.
- Попробуем сделать что-нибудь настоящее на этом поприще. - Он улыбнулся и сжал Володькин локоть.
Они прошлись до бульварного кольца и присели в скверике.
- Ты не находишь, что в этой войне было... ну, нечто трагическое? - начал Сергей.
- Ты говоришь о тех пяти-шести миллионах наших потерь?
- И о них, конечно. Но не о пяти-шести, их было гораздо больше, Володька.
- Думаешь?
- Предполагаю... - он вытащил папиросы, закурил. - Мда... странный мы народ - русские... Все для будущего, - повторил Сергей то, о чем часто твердил в сорок втором, и задумался.
- Война - всегда трагедия, Сергей, - сказал Володька.
- Разумеется, - согласился тот, не сразу, видимо, отключившись от своих мыслей.
