Федор Раззаков - Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
Вспоминает Н. Тихонова: «В его судьбе друзья сыграли роковую роль. Володя не был тщеславен, не выбирал нужных друзей – дружил с простыми ребятами, бывшими одноклассниками. А друзья эти, на беду, не ослабляли „дружеских“ объятий до самой его смерти. Сначала он с ними выпивал, потом пошли наркотики…
Поначалу ничего необычного в его поведении я не видела – слишком часто приходилось уезжать на гастроли. Однако со временем стала замечать довольно странные вещи: то его не добудишься, то не спит ночами. Иногда ни с того ни с сего вдруг начинает звонить куда-то, словно что-то ищет: «Когда стрелка?» Приходили его друзья, сидели на кухне допоздна, курили, пили. Когда однажды я попробовала их выгнать, он ударил меня по лицу. Обычно такой спокойный, ласковый, он неожиданно становился очень агрессивным. Вещи, которые я привозила ему, постепенно пропадали из дома – ему постоянно нужны были деньги.
Как-то Володя поехал за гонораром на «Мосфильм». Как мне потом рассказывали, он зашел в буфет, достал из кармана таблетки, запил спиртным и тут же упал. Вызвали «Скорую». Я догадывалась о наркотиках, но ни на какие уговоры бросить их он не поддавался. И угрожал каждый раз: «Не смей говорить матери, она и так больна». Когда мы встретились со свекровью в больнице, она при всех – врачах, пациентах – закричала: «Что ж ты мне раньше ничего не сказала?!» Мне было так больно, ведь, думаю, она тоже подозревала неладное, а сделала вид, что это для нее полная неожиданность. Оказывается, даже в школе отец возил его с отравлением таблетками в больницу. После того случая Володя лежал в клиниках еще несколько раз. Он со смехом рассказывал, как врачи и сестры под впечатлением славы его родителей сами приносили ему наркотики…»
Выбраться из наркотического омута, в который Тихонов погружался с каждым годом все сильнее и сильнее, не помогло даже рождение ребенка, о котором они очень мечтали. Еще на заре своих отношений молодые решились на аборт, после которого Наталья в течение нескольких лет никак не могла забеременеть. И вот, когда молодые потеряли всякие надежды на появление наследника, произошло чудо. Наталья сходила в церковь и вскоре после этого забеременела. Врачи сообщили, что это мальчик. Узнав об этом, Тихонов вдруг заявил: «Назовем кем угодно, но не Славой!» Видимо, он все еще был обижен на отца. Обида эта имела многолетние корни.
После развода звездной пары Вячеслав Тихонов в течение нескольких лет ходил холостым и хотя периодически навещал сына, однако нужного контакта с ним так и не установил. Сын больше тянулся к матери, Тихонов это видел и не предпринимал никаких попыток изменить ситуацию. То ли у него не было желания к этому, то ли он был сильно занят своими служебными проблемами. Короче, тот холод, который установился между отцом и сыном в момент рождения последнего (помните, Тихонов не хотел рождения ребенка), так и не был преодолен в последующие годы. И хотя внешне между ними установились вполне цивилизованные отношения, однако внутри у каждого была спрятана обида друг на друга: отец обижался на сына за то, что тот больше любил мать, а сын не мог простить отцу его ухода из семьи.
Кстати, и в самом известном фильме Владимира Тихонова «Русское поле» одна из сюжетных линий строилась именно на этом: мать и сын (их играли Мордюкова и Тихонов) жили одни, а их муж и отец (его играл Леонид Марков) жил с другой женщиной в этой же деревне (в 1968 году Тихонов-старший тоже женился, и в этом браке у него родилась дочь Аня, которой он отдал всю свою нерастраченную отцовскую любовь). В конце фильма, когда сын уходил в армию (и там погибал), отец приходил на проводы и мирился с ним. Но так было в кино, а в реальной жизни все оказалось гораздо сложнее, почему Тихонов-младший и не захотел назвать своего первенца именем деда. Мальчика назвали в честь отца Володей.
Однако в тот момент, когда у Натальи начались схватки, ее супруг был… неадекватен, приняв очередную дозу наркотиков. И до роддома его жена добиралась одна. Хорошо еще, что все обошлось.
В 80-е годы ситуация с наркотиками у Тихонова стала настолько катастрофической, что его вообще перестали приглашать сниматься. Наталья несколько раз собирала вещи, забирала сына и уходила жить к родителям. Тихонов слезно умолял вернуться, ползал перед женой на коленях, и она возвращалась. Потом все повторялось по новой: Тихонов срывался и вновь оказывался между жизнью и смертью. В такие моменты возле него находились либо мать, либо отец, который в последние годы стал особенно близок сыну. Вспоминает Н. Мордюкова:
«Я крепко ухватилась за кровать, на которой лежит мой сын. Он скрипит зубами, стонет, мучается. „Чем тебе помочь, детка моя?“ Хочется приголубить его, взять на руки, походить по комнате, как тогда, когда он маленьким болел. Теперь на руки не возьмешь. Большой – на всю длину кровати. Хочется погладить, приласкать, но взрослого сына погладить и приласкать непросто. Помощи не просит…
– Мам, похорони меня в Павловском Посаде. (Как мы помним, там родился Тихонов-старший, там жила вся его родня. – Ф. Р.)
– Ой, что ты!.. Что ты говоришь?
– Потерпи.
Я чмокнула его волосатую ногу возле щиколотки, горько завыла.
– Потерплю, потерплю, потерпим… Бывают же промежутки.
– Больше не будет, мама. Выхода нет… Ты моя, я твой…
К рассвету он примолк.
Я на раскладушечке неподалеку, смотрю: подымается одеяло от его дыхания или нет. Решила не жить. Как и зачем жить без него? Потом заорала на всю ивановскую, вызывая «Скорую». Быстро приехали по знакомому уже адресу. Вставили ему в рот трубочку, она ритмично засвистела. Дышит. Теплый. Живой… Мчимся по Москве.
Когда вносили в реанимацию, я в последний раз увидела его ступни, узнала бы из тысячи… Помню, грудью кормлю его, держу его ножку и думаю: запомню – поперек ладони в аккурат вмещалась его ступня – от пальчика до пяточки… В коридоре холодно, лампочка висит где-то высоко. Темно, неуютно. У входа в реанимацию, откуда доносится свист, его свист, стоит лавка. Я иссякла. Прибегла и подложила ладонь под щеку. «Зачем мы здесь, сыночек?..» Маленький был, соску не взял, выплюнул. Я сокрушалась, видя, что с соской дети спокойнее. Тогда выплюнул, а сейчас вставили насильно. И я, не дыша, молю бога, чтоб этот свист не смолк…
– Здравствуй! – эхом под сводами старинного коридора прозвучал знакомый голос.
– Здравствуй. – Привстав, взглянула на поздоровавшегося.
Это отец его пришел. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Плакать на плече не пристало: мы уже давным-давно не жили вместе. Как оказалось, ни на его плече, ни на своей подушке не выплачешься за всю оставшуюся жизнь…»
Финальная точка в этой истории была поставлена летом 1990 года.
