Федор Раззаков - Свет погасших звезд. Они ушли в этот день
– Здравствуй! – эхом под сводами старинного коридора прозвучал знакомый голос.
– Здравствуй. – Привстав, взглянула на поздоровавшегося.
Это отец его пришел. Я закрыла лицо руками и разрыдалась. Плакать на плече не пристало: мы уже давным-давно не жили вместе. Как оказалось, ни на его плече, ни на своей подушке не выплачешься за всю оставшуюся жизнь…»
Финальная точка в этой истории была поставлена летом 1990 года.
Тогда Наталья уехала на очередные гастроли в Ленинград, а Тихонов остался дома (их сын был у бабушки). Получив зарплату в Театре киноактера, он купил «колес» и в тот же день их наглотался. Он умер 11 июня в своей квартире от внезапной остановки сердца (до этого у него было два инсульта). Его тело обнаружил его приятель, который спустя несколько лет покончил с собой – вскрыл себе вены. Перед смертью он заявил: «Я хочу попросить прощения у Наташи – на мне вина за Володину гибель».
Похоронили Тихонова на Кунцевском кладбище. Там произошел неприятный инцидент. Когда Наталья с сыном зашли в автобус, чтобы уехать с кладбища, Мордюкова вдруг спросила: «А ты что здесь делаешь?» – и высадила их из автобуса. С тех пор они больше не общались.
Так получилось, но ни с обеими своими невестками, ни с внуками Мордюкова почти не общается. В интервью газете «Московский комсомолец» за декабрь 2003 года она заявила: «У меня нет желания их видеть. Вот такой я нехороший человек.
Официально у сына было две жены, и обе Наташи. В первую, ту, которая Варлей, он влюбился после «Кавказской пленницы». Когда у них родился ребенок, она никого к нему не подпускала, заставляла марлевые повязки на лицо накручивать. Не сложилось у нас с ней сразу как-то… И мальчик на моего сына внешне мало похож: глаза какие-то вспухшие. А вот пальцы и коленки Володины, да и ухо с трещинкой явно его… А вот вторую невестку – балерину – я приняла. В их разводе виноват был мой сын. После его смерти она неоднократно выходила замуж, но ее женская судьба не сложилась…»
12 июня – Булат ОКУДЖАВА
Слава этого человека началась в конце 50-х, когда его простенькие гитарные песни стали распространяться по стране со скоростью пожара. Из этих песен потом вышло чуть ли не все бардовское движение Советского Союза. И незамутненная слава этого человека длилась почти тридцать лет. Однако потом, когда великая страна распалась и погрузилась в пучину хаоса, отношение к этому человеку у многих людей изменилось. Всю свою жизнь боровшийся за правду и свободу, он тогда оказался в одном окопе с властью, которую иначе как антинародной назвать было нельзя. И многие из тех, кто некогда боготворил этого человека, теперь стали его ненавидеть.
Булат Окуджава родился 9 мая 1924 года в Москве в семье партийных работников. Его отец и мать были, что называется, ортодоксальными коммунистами, из той породы, что свято верила в «идеалы Октября». Отец Булата – Шалва Окуджава – прошел все ступени партийной иерархии: начинал свою карьеру как подпольщик, а к концу 30-х достиг поста 1-го секретаря Нижнетагильского горкома партии. На руководящей партийной работе была и мать Булата (по национальности армянка).
Когда родился Булат, его семья жила на Арбате, в доме № 43 (в том самом, который хорошо описан Андрем Белым, там находился магазин «Надежда» – любимый писчебумажный магазин арбатцев). Сегодня от былого «арбатского братства» не осталось и следа, а в далекие 30-е, на которые выпали детские годы Булата, оно было в самом расцвете. Тогда все московские дворы (в том числе и арбатские) были заполнены ребятней, их шумный гам был таким же привычным для большого города звуком, как гудки автомобильных клаксонов и мелодии радиол, доносившиеся из распахнутых настежь окон. А сколько в те годы было всевозможных игр: штандер, лапта, чиж, казаки-разбойники, расшибалочка, пристеночек, классики, салочки, а также масса игр, навеянных кинофильмами – тем же «Чапаевым», к примеру. Вспоминает земляк Булата академик С. Шмидт (кстати, он единственный из мальчишек 30-х годов, оставшийся жить в своем арбатском дворе):
«Мы могли встретиться с Булатом и до войны, может, даже и встречались, но тому было две помехи. Первая в том, что такого двора, как сейчас, не было. Тут стояли еще несколько домиков – деревянных, маленьких, но со своими двориками и палисадниками, здесь вешали гамаки, выносили сюда кресла для стариков. Все дома округи строились еще при печном отоплении, и оставались дровяные сараи. На крышах сараев была своя жизнь, там и загорали, там и романы были. Так что нас с Булатом разделяло еще несколько дворов, и поэтому в одной компании мы не были.
С девочкой из его дома, с Таней, мы ходили на лыжах по Кривоарбатскому переулку во втором или третьем классе. А Булат учился через Арбат, в другой школе (школу № 69, в которой учился Окуджава, «сжевал» Калининский проспект. – Ф. Р.). И это была вторая помеха для нашего приятельства в детстве. Хотя, очевидно, мы попадались друг другу на глаза, но сколько нас здесь было, мальчишек! Представьте, что во всем нашем доме сейчас живет один ребенок, а тогда в каждой квартире – двое-трое…
Для каких-то игр места в нашем дворе не было. Например, для футбола, волейбола. Почему? Повсюду висело белье, это была главная причина столкновений взрослых с детьми. Попали мячом в белье – скандал. Но старались как-то договориться. Идет тетя Маша с корзиной белья или тазом – развешивать. Ее просят: «Мы еще партию, последнюю…» Она ставит свое хозяйство на скамейку, уходит, потом кто-то бежит к ее окнам: «Тетя, Маша, можно вешать!..»
В домах, выходивших на Арбат, собираться в парадном было невозможно – на улице стояли «топтуны», зимой они в парадных грелись. Даже домой и взрослые и дети предпочитали ходить через черный ход, чтобы не сталкиваться с этими малопривлекательными личностями. Арбат был правительственной трассой, тут Сталин каждый день проезжал, поэтому мальчишек выгоняли с Арбата. Ну, что мы тогда делали? Скидывались на мороженое и шли гурьбой на угол к диетическому. Во дворе даже самые жмоты должны были давать на коллективное…»
До тринадцати лет Булат вел вполне беззаботную жизнь обыкновенного московского пацана, пока в 1937 году не случилась беда – по стандартному для тех времен обвинению в измене родине арестовали его родителей. В том же году отца расстреляли, а мать приговорили к 10 годам лагерей. Так как никого из родственников в Москве у Булата не было, ему пришлось покинуть столицу и уехать к бабушке в Тбилиси. Там он прожил до 1942 года, после чего (окончив всего 9 классов) ушел добровольцем на фронт. Два месяца он провел в учебке, а затем в составе дивизиона был отправлен на Северо-Кавказский фронт. Воевал он минометчиком. Правда, недолго. В боях под Моздоком Булата ранили, он попал в госпиталь, а после выписки оттуда его направили в школу радистов. В этой должности он и встретил конец войны.
