Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
— Против какой войны? — возразил я. — Если бы Италия выступила против Франции, вы были бы за войну, синьор префект! Ваша партия тоже обагрила руки в крови. Да! В пролетарской крови, здесь, в Италии, в Ливии… не больше и не меньше, чем всякая другая буржуазная партия.
— Вернемся к фактам: вы будете интернированы. Я не могу поступить иначе. Я и так слишком долго терпел. Я реакционер, как говорите вы, но я уважаю людей, во что-то верующих… Мне жаль отправить вас в Сардинию, — добавил он.
— А мне, если бы переменились роли, нисколько не было бы жаль отправить вас в Сардинию или еще дальше, — отвечал я.
Префект помолчал.
— Что ж? Вы рассуждаете логически: по-своему вы правы. И он окончательно отпустил меня.
Через несколько дней я получил приказ, интернировавший меня в моем городе. Префект не отправил меня в Сардинию, но интернирование меня в городе, где я проживал, было для меня, как секретаря федерации, тоже чрезвычайно неудобно, так как здесь полиции было легче следить за мной.
В это время я был одним из редакторов «Лотте нуове». В редакции тогда имело место любопытное смешение идей. Главный редактор стоял за победу Антанты, другой редактор полагал, что победа центральных держав дала бы большой толчок техническому прогрессу. Оба, однако, считали себя социалистами. Я держался точки зрения ЦК партии — был против всякой войны, ибо был убежден, что, кто бы ни победил — Антанта или центральные державы, — рабочие одинаково потеряют. Эти наши разногласия, конечно, сказывались на журнале.
— Я не согласен с тобой, — заявил главный редактор, — но, так как я признаю за товарищами право высказывать свои взгляды и так как ты тоже редактор, ты должен взять на себя ответственность за свои статьи и подписывать их.
Я стал подписывать, в результате чего реакционеры и цензура ополчились уже на меня лично. Особенно приглянулся я цензуре. Достаточно было, чтобы под статьей красовалось мое имя, как она испещрялась белыми полосами, иногда от нее оставались только заголовок и подпись. Однажды я сыграл злую шутку с цензором: изменив заголовок статьи Муссолини из «Пололо д’Италиа», я подписал ее своим именем. Она была уничтожена цензурой совершенно: остались только заголовок и подпись… Я испробовал всевозможные псевдонимы, заставляя таким образом цензора читать статьи, но результат был неизменно один и тот же. Только возрастал материал по моему «делу».
Глава XV
Реакция, голод и Туринское восстание[42]
Чем дальше затягивалась война, тем свирепее становилась реакция: аресты, ссылки…
Солдаты, приезжавшие в отпуск, рассказывали об ужасах войны, о бесстыдном обогащении спекулянтов. Буржуазия окончательно перестала стесняться. Акулы войны своим поведением оскорбляли измученный лишениями народ. И в то же время они старались сеять раздор между крестьянами и рабочими. Первым они говорили: «Вас гонят на войну, а рабочие преспокойно зарабатывают себе хлеб на заводах». А рабочим напевали другое: «У вас нет даже черного хлеба, а крестьяне объедаются белым…»
В это время интервентистская печать вопила на все лады:
— Крестьяне, спасайте ваши земли!
— Рабочие, защищайте предприятия!
— Вперед! Вперед!
И обещали золотые горы!
Землю — крестьянам!
Рабочим — контроль над предприятиями!
Демократию!
Свободу!
Тем временем поставщики снабжали солдат башмаками на картонных подошвах и гнилыми консервами. Солдаты умирали от холода и простуды в окопах, заливаемых водою, или от негодной пищи!
Все чаще вспыхивали беспорядки, типичные восстания неорганизованных масс, какие бывают во время мрачных периодов истории в обстановке темных политических интриг.
В этот период платформа Итальянской социалистической партии отличалась от платформы большинства партий, объединяемых II Интернационалом.
Итальянская социалистическая партия высказалась против войны, отказалась войти в блок Священного национального союза, отказалась принять на себя часть ответственности за войну. Она держалась стойко. Предательство Муссолини не вызвало кризиса в партии. Наоборот: массы еще теснее сплотились вокруг нее.
Но эта платформа исключительно отрицательного характера не была боевой; не поддерживать и не саботировать войну — значило топтаться на месте. Партия, застывшая в пассивном отрицании, не видела пагубной деятельности реформистов, завладевших профсоюзами в сотрудничестве с промышленниками. Она не замечала зарождения в массах волны восстаний.
Трагедия итальянского буржуазного общества носит имя Капоретто[43]. Капоретто означает разгром армии, банкротство правящего класса и государственного аппарата, взрыв недовольства трудящихся масс. И в этой обстановке партия, представительница рабочего класса, упорно твердила: «Не поддерживать и не саботировать» войну, являющуюся крупнейшим актом насилия буржуазии над пролетариатом… В этом неестественном положении Итальянской социалистической партии и лежит причина поражения итальянского пролетариата.
Весна 1917 г. протекала особенно беспокойно. В Милане были беспорядки. Рабочие волновались и в других крупных промышленных центрах, особенно в Турине.
Когда в августе 1917 г. в Турине внезапно вспыхнуло восстание, партия, в начале войны не сумевшая провести всеобщую забастовку, не смогла и теперь принять на себя руководство восстанием, и оно было потоплено в крови. Я часто наезжал в Турин для поддержания связи с товарищем Грамши[44] и другими. На металлургических заводах был введен военный режим, обстановка была чрезвычайно тяжелая. За малейший проступок рабочих — не только мужчин, но и женщин и детей — сажали в карцер военной тюрьмы. За оставление работы виновный подлежал военному суду. Пострадавшие на работе не получали никакого возмещения. Профессиональные организации, представители которых — реформисты Коломбино, Буоцци, Гварньери и другие — входили в Комитет промышленной мобилизации, ничего не делали. Местная социалистическая секция была, конечно, против участия в комитете, но вопрос этот был решен в общем национальном масштабе, и реформисты из профсоюзов пошли на сотрудничество с промышленниками.
Часто вспыхивали забастовки. Внушительные демонстрации против войны произошли при похоронах жертв взрыва на пороховом заводе в Борго Сан-Паоло[45].
Приезд летом 1917 г. Гольденберга и Смирнова, делегатов русского Временного правительства, вызвал в Турине взрыв энтузиазма и грандиозные манифестации. Невозможно было вместить в залах Палаты труда всех желавших слушать русских делегатов, и поэтому им пришлось говорить с балкона. Это было первое открытое собрание с момента объявления Италией войны. К своему немалому изумлению, посланцам Керенского пришлось выслушать провозглашаемые туринскими рабочими лозунги большевиков и восторженные возгласы «Да здравствует Ленин!»
