Джованни Джерманетто - Записки цирюльника
Когда стало невозможно больше скрывать разгром армии, начали искать виновных в катастрофе; главной ее причиной объявили… восстание в Турине. На столбцах тех самых газет, которые раньше воспевали «героизм итальянского солдата», появились статьи, полные самых низких, самых подлых оскорблений по адресу этих же солдат. Все, начиная с Кадорны и кончая последней интервентистской шавкой, старались перещеголять друг друга по части ругани и угроз. Но даже и в этот тяжелый момент, когда «отечество» действительно было «в опасности», никто из господ, окопавшихся в тылу, не пошел на фронт. Они ограничивались тем, что громче других требовали суровой кары «изменникам»: расстрелов, больше расстрелов!
Буржуазия, напутанная катастрофой, в этот момент надавала много обещаний народу. Но пока что уменьшили и без того тощий паек, а население тюрем усиленно пополнялось. Охота за дезертировавшими солдатами и социалистами-пораженцами велась тоже весьма усердно. Длинные шеренги закованных дезертиров направлялись на фронт. Военные тюрьмы были переполнены, массовые расстрелы в прифронтовой полосе производились ежедневно. Имя генерала Грациани, руководившего расстрелами, стало синонимом палача…
И в этот период, когда государственный аппарат разваливался, а армия была разгромлена, рабочий класс не был организован для того, чтобы нанести последний, решительный удар своему классовому врагу, беглые солдаты, уходя с фронта, бросали свое оружие в кусты, вместо того чтобы направить его против буржуазии, крестьяне уходили в лес, вместо того чтобы занимать поля, рабочие не захватывали фабрик… Почему?
Почему из масс измученного тяжкими годами войны населения, из рядов разгромленных армий не поднялся голос, призывающий к борьбе против классового врага, против помещика, фабриканта, жандармов, короля, попов? Почему?..
Потому что политическая организация пролетариата не была на должной высоте. Итальянская социалистическая партия фактически не существовала в этот серьезный момент. Голос одного из ее вождей, Турати[47], раздался только для того, чтобы сказать: «Отечество наше на Граппа»[48]. Эту фразу подхватила буржуазия, ибо Турати хотел спасать на Граппа отечество буржуазии…
Англичане, французы, чехословаки и американцы прибывали на итальянский фронт; с помощью их на Пьяве организовывалось сопротивление. Итальянская буржуазия то прибегала к расстрелам, то обещаниями восстанавливала разбитые полки, уволив в отставку Кадорну, и постепенно приходила в себя.
Социалистическая партия созвала в это время в Риме свой чрезвычайный съезд.
Тогдашний премьер-министр Орландо[49] запретил его.
Съезд был необходим для того, чтобы выявить линию Итальянской социалистической партии, чтобы показать, что Турати с его «отечеством на Граппа» (речь его в виде листовок распространяли в войсках) вовсе не представлял партию и что основная масса членов партии против войны, за мир, а не за «защиту от нашествия врага», как уверял Орландо.
Итак, съезд был запрещен. Правое крыло партии приняло это безропотно, как нечто должное. Фракция левого большинства решила конспиративно провести партийную конференцию. И конференция состоялась во Флоренции. Ряд мер предосторожности был рекомендован товарищам на местах в особом секретном извещении.
Я был тогда секретарем провинциальной федерации Кунео. Мы тотчас же провели заседание бюро федерации и зачитали извещение центра. Тут-то и выявились колебания в самом руководстве федерации. Даже некоторые старые члены партии растерялись:
— Как это мы проведем конспиративную конференцию? С ума они там сошли, что ли? Съезд был назначен, Орландо его запретил… Ну и баста!.. По окончании войны мы покажем им на что способна настоящая демократия. А сейчас ничего нельзя сделать…
Но я держался твердо:
— Мы высказались за съезд, но сейчас вынуждены провести конференцию конспиративно.
Кто-то из товарищей предложил избрать меня делегатом. Остальные облегченно вздохнули. Должен сказать, что никто из руководителей этой организации не вошел впоследствии в ряды коммунистической партии. Через несколько дней я получил официальное приглашение.
Обрабатывая в парикмахерской головы своих клиентов, я усердно размышлял, каким бы мне способом поудобнее нарушить приказ, воспрещавший мне выезд, как вдруг на пороге появилась внушительная фигура начальника карабинеров. Я уже привык к посещениям низших чинов, но сам начальник… Очевидно, дело было серьезное.
— Мне надо поговорить с вами. Не зайдете ли ко мне? — любезно спросил он меня.
— Скажите, — спросил я, хорошо знавший «продолжение» подобных разговоров, — надо ли мне захватить с собой белье и книги?
— О, нет не беспокойтесь… На несколько минут…
— Тогда я приду, как только окончу.
Наши клиенты были приучены к подобного рода перерывам. Как-то мне пришлось оставить одного из них с наполовину сбритой бородой. Тогда тоже дело шло о «разговоре», который продолжался, однако, для меня… две недели.
Но на сей раз начальство сдержало слово и задержало меня только на полчасика. Когда я явился к нему, он восседал за столом перед некоей бумагой. Оседлав нос очками и расправив усы, он кашлянул два-три раза, как это обычно делают, когда не знают, с чего начать: начальник карабинеров нашего города не был оратором.
Все эти приготовления заняли у него столько времени, сколько требуется для того, чтобы прочесть небольшой документ, хотя бы лежащий вверх ногами. И я прочел. Это был весьма интересный для меня циркуляр Орландо.
Вот его содержание:
«СТРОГО СЕКРЕТНОТайный съезд ИСП во Флоренции
До сведения нашего министерства дошло, что известный парикмахер-социалист (следовали мои имя и фамилия) примет участие в съезде. Предписываю неуклонно наблюдать за ним, а также не допустить его отъезда во Флоренцию. Это должно быть сделано умело».
(Следовала подпись министра.)— Итак, вы собираетесь поехать на съезд? — спросил он меня.
— Какой съезд? — удивился я. — Разве вы не знаете, что Орландо запретил его?
Такой ответ, должно быть, не значился в программе начальника, так как он снял очки и принялся протирать их, между тем как я еще раз прочитал бумагу.
— Речь идет не о римском съезде, а о том, который будет во Флоренции секретно, — пояснил наконец он.
— Мне об этом ничего не известно. Здесь какая-то ошибка…
— В министерстве не бывает ошибок. Может статься, вы еще не получили извещения.
Жандарм действовал необычайно умело!
