Питер Акройд - Чосер
Двумя-тремя событиями отмечена эта его служба. 5 марта 1390 года сильный ураган повалил деревья в королевских поместьях и, видимо, нанес урон зданиям и надворным постройкам. Чосеру предстояло заняться починкой и продажей упавших деревьев. Он должен был следить за возведением новых стен, рытьем канав, идущих от Темзы на родном ему участке реки от Вулвича до Гринвича.
Летом того же года Чосер начал работы по сооружению помостов и ограждений для объявленного королем праздника в честь заключения мира с Францией. Праздник должен был проводиться в Смитфилде в начале октября. Готовилось нечто грандиозное. Сперва шествие: рыцари в доспехах на конях, ведомых за золотые поводья дамами, награжденными орденом Подвязки теми самыми кавалерствующими дамами, которых Чосер воспел в своей “Легенде о Добрых женах”, а под конец пир участников и явление короля при полном параде и в короне. В течение дня должны были состояться многочисленные ристалища и поединки, демонстрации искусства верховой езды, а вечером – угощение и всяческие увеселения для народа. В обязанности Чосера входило и украшение помостов, в том числе и эмблемой белого оленя, эмблемой, которую Ричарду II впервые предстояло продемонстрировать на этом празднике. За организацию этого зрелища для народа Чосер был частично ответствен. Однако за месяц до этих событий Чосер оказался втянутым в дела куда менее презентабельные. На дороге между Вестминстером и Эльтемом, по которой он ехал с большой суммой денег, его ограбили. Произошло это возле “Птичьего дуба” в дептфордском приходе, отобрали лошадь и деньги – 20 фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов, – которые он вез для каких-то строительных работ. К счастью, жизнь ему удалось сохранить, но шок его и гнев от подобной наглости усугубились после двух последующих ограблений – в Вестминстере и Хетчеме в графстве Суррей, которым он подвергся в один и тот же день, что указывает на спланированность акции. Было известно, что он возит с собой большие деньги на строительные и прочие нужды, а проследить за его перемещениями в Вестминстере и округе не составляло труда. Поехав вслед за ним, грабители разжились десятью фунтами в Вестминстере и девятью с лишним фунтами в Хетчеме. Второе ограбление произвела организованная шайка конокрадов, должно быть, поэтому Чосера воры не убили.
Было произведено расследование, в результате которого с Чосера была полностью снята ответственность за пропажу денег. Один из грабителей, Ричард Бирлей, выдал своих товарищей за обещание быть отпущенным самому, но он не учел всей хитроумности законников. Один из обвиненных по делу стал отрицать свою причастность к ограблению и предложил решить дело поединком. В результате Бирлей был побежден и повешен, что может служить примером наличия архаических пережитков в том, что зовется “началом эры современного законодательства”. Другой обвиняемый, Томас Тальбот, известный также как “Брод” или “Броуд”, избег виселицы по причине своей грамотности; он вымолил себе должность писца и в качестве исправительных работ был определен в Иорк под начало архидьякона для ведения у него бумажных дел. Вероятно, второй из обвиняемых, Уильям Хантингфилд, тоже был помилован клиром (ввиду своей грамотности) и потому отправился не на эшафот, а в тюрьму Маршалси. Возможность подобного судебного решения является доказательством огромного социального преимущества грамотности в эпоху, когда и Чосер устным декламациям перед придворной публикой начинал предпочитать относительную камерность и уединенность книжного мира.
Не простым совпадением видится нам и то, что и года не пройдет после этих ограблений, как Чосер покинет свой кабинет смотрителя. Он мог предполагать трудоемкость своей должности, но вряд ли предвидел опасности, с ней связанные. Несомненно, что в его решении покинуть пост известную роль сыграла постоянная занятость; его могло раздражать отсутствие времени, необходимого ему для письма, особенно в период, когда он начал свой большой труд – “Кентерберийские рассказы”.
Однако высказывалось и предположение, что покинуть пост его попросили ввиду проявленной им неспособности исполнять обязанности на должном уровне, и предположение это небезосновательно: первая же бухгалтерская проверка его дел показала перерасход двадцати с лишним фунтов. Сменивший его на должности Джон Гедни, был усердным чиновником и, как свидетельствуют документы, выполнял свои обязанности с большим рвением и тщанием, нежели Чосер.
К этому времени относится написанное Чосером небольшое стихотворное послание:
И если хочешь с легким сердцем ношу скинуть,
Моли, чтоб благородный друг
Добыл тебе иное дело,
Достойное тебя…
Как верный слуга короны, Чосер, однако, награждается синекурой; в том же году он становится помощником лесничего в лесу Норт-Петертона. Трудно представить себе Чосера лесником, но это и не нужно: указанные земли были спорными, шло судебное разбирательство, и так как Чосер был хорошим знакомым обеих сторон, то скорее всего его обязанности тут сводились к роли арбитра в споре и примиряющего сторон. Мастерство его в таких делах было достаточно известно.
И все же по прошествии двух лет бурной деятельности он вступил теперь в период полу-отставки. Вместе с должностью смотрителя королевских работ он утратил большой доход и, видимо, должен был ужаться с личными расходами. Он все еще получал 10 фунтов годового содержания, пожалованного ему Джоном Гонтом, а в начале 1392 года был награжден еще десятью фунтами от имени короля “pro regard et bono servicio”[21]. Возможно, королевскому двору стало известно о его стесненных обстоятельствах. Большие суммы смотрительского жалованья, которые задолжало ему казначейство, тоже после некоторой задержки были ему выплачены. Но и после того он вынужден был прибегать к денежным займам, и по крайней мере об одном таком займе мы можем говорить определенно: летом 1392 года он занял 26 шиллингов 8 пенсов на срок в одну неделю. Столь краткий срок займа, странный в практике профессионального ростовщика Генри Мофилда, в настоящее время объяснен быть не может, но он служит подтверждением того, что по тогдашним меркам Чосер в этот период не может быть причислен к людям богатым. В последующие годы его также не раз привлекали к суду за мелкие долги, однако не стоит думать, что это каким-то образом умаляет его достоинство: система долгов и займов была прочно укоренена в культуре позднего Средневековья, и долги были там в порядке вещей. Чосер находился тогда еще в периоде поздних зрелых лет, но в отличие от более жизнелюбивых его героев, персонажей “Кентерберийских рассказов”, не помышлял уже ни о женитьбе, ни о любви. В одном из своих лирических стихотворений того времени, названном им “Безжалостная красотка”, поэт с прелестной иронией говорит о своем вновь обретенном целомудрии:
Я вычеркнут из списка должников,
Что начертала нам любви богиня,
За что и сам любви я отомстил
И вычеркнул ее из книг моих.
И поделом! Ведь не желаю я
Томиться долее в узилище столь тесном,
Отныне я в желаниях свободен,
А о любви забуду думать впредь.
В тот же период он направляет стихотворное послание своему приятелю и коллеге по придворной службе Генри Скогану. В послании он жалуется на жизнь в Гринвиче возле устья Темзы:
Там, где потока прекращается бурленье,
Живу я, словно то не жизнь, а смерть,
Уж свыкся с одиночеством забвенья…
Конечно, в жалобах этих звучат отголоски Овидиевых изгнаннических элегий, но нетрудно расслышать в них и ноты искреннего чувства.
В год оставления смотрительской службы Чосер использовал непривычный ему досуг для создания маленького полезного трактата, предназначенного в поучение и для забавы своего десятилетнего сына Льюиса. Произведение это называется “Трактат об астролябии”. Это старейшее из сохранившихся английских учебных пособий, обучающее пользованию научной аппаратурой. Описанная в пособии астролябия представляла собой искусно выполненную модель небесной сферы, по которой можно было проследить движение Луны и планет, определять местоположение небесных тел, по выражению Чосера, “высоту всего, что являет нам небо” и решать практические задачи, связанные с астрономией и наблюдением за звездным небом. Бедный оксфордский студент из “Кентерберийских рассказов” тоже имел астролябию, которая “ждала его уменья”. По прошествии стольких лет трактат нелегок для восприятия и усвоения.
Чосер и сам извиняется в прологе за “странные чертежи и трудный слог”, но при этом текст явно подгонялся к уровню понимания десятилетнего мальчика эпохи Средневековья, и это уже само по себе есть свидетельство прогресса в тогдашней педагогике.
Чосер начинает трактат милым обращением: “Сынок мой Лоуис, имея немалые доказательства способностей твоих к наукам о числах и пропорциях, по размышлении осмеливаюсь настоятельно просить тебя изучить сей трактат об астролябии”. Следующий за этим текст можно смело причислить к лучшим образцам средневековой научной прозы на английском языке. Он ясно свидетельствует о хорошей осведомленности поэта в последних достижениях того, что он называет “новой наукой”. Чосер обладал практическими знаниями в области как астрологии, так и астрономии, а из его ссылок и упоминаний можно сделать вывод, что он не чужд был и современной ему медицины.
