Имбер Де Сент-Аман - Жозефина
Мы предполагаем, что мадам де Ремюза не очень грешит против истины, когда по этому деликатному вопросу она делает следующие замечания: «В письмах Бонапарта просматривается то мрачная, то угрожающая ревность. И поэтому находим в них меланхолические размышления, некий вид неприятия проходящих иллюзий жизни. Возможно, эти разочарования нанесли урон его чрезмерно страстным чувствам, которыми он воспылал, и оказали влияние на него, и смогли мало-помалу охладить его пыл. Может быть, он был бы лучше, если бы его сильнее любили». Нельзя исключить и того, что, возможно, холодность Жозефины была нарочитой. В самом деле, есть люди, которые привязываются больше к тем, кто им сопротивляется, нежели к тем, кто выказывает любовь до самозабвения. Лучезарному небу безоблачной любви она безотчетно предпочитала переменчивое небо, то ясное, то темное с молниями. Не будем забывать, что Жозефина имела дело с завоевателем, для которого любовь похожа на войну. Она не отдавалась, она позволяла завоевывать себя. Более нежную, более доступную, более влюбленную Бонапарт, возможно, любил бы меньше.
…Война еще не кончилась. Неистощимая в ресурсах Австрия снова и снова возобновляет военные действия. Ее армия как бы возрождается вновь. После Болье — Вюрмсер, после Вюрмсера — Алвинция, после Алвинции — эрцгерцог Карл. Немецкий принц, великий тактик, недавно появившийся в Германии, направлялся в Италию. Бонапарт с тридцатью шестью тысячами солдат спешил ему навстречу в сильную стужу через горы, покрытые снегом. 13 марта 1797 года он преодолел Пьяве; 16-го — выиграл у эрцгерцога сражение при Тальяменто и прибыл в Градиску. Спустя несколько дней он взял Триест. 26-го он вошел в Германию. 29-го он овладел Клагенфуртом. То ли вследствие усталости, то ли из-за физических страданий, то ли из предосторожности и хитрости, он почувствовал, что наступило время мира. Воин уже достаточно знаменит. Теперь должен был появиться миротворец.
Этот непревзойденный режиссер сумел подготовить мир с таким искусством, какое он употребил при ведении войны. После сабельных ударов — оливковая ветвь, после неистовства — умеренность. После славы — спокойствие и благоденствие. Франция как бы обезумела от этого молодого человека, потворствовавшего и угождавшего ей в ее самолюбовании и интересах. Он с таким искусством, с такой прозорливостью предугадывал и предупреждал желания общественного мнения, публичные настроения! 31 марта он направил эрцгерцогу Карлу философическое и филантропическое письмо в стиле той эпохи, и это письмо, опубликованное спустя несколько дней в «Мониторе», произвело фурор. Бонапарт говорил в нем: «Господин главнокомандующий, храбрые генералы ведут войну, но думают о мире… Не достаточно ли мы убили людей и принесли несчастья человечеству?… Эта шестая кампания — с ужасными предзнаменованиями, и каким бы ни оказался ее исход, много тысяч человек будет убито с той и с другой стороны. И нужно бы пойти на переговоры, потому что все имеет конец, даже человеческие страсти… Вы, господин главнокомандующий, по своему рождению так близки к трону и поэтому Вы выше страстей и амбиций, которыми руководствуются министры и правительства. Решитесь ли Вы стать достойным титула спасителя Германии?… Что касается меня, господин главнокомандующий, я бы гордился больше мирным гражданским венком, который я нахожу достойным, чем грустной славой от военных успехов, если первый шаг, сделанный мною навстречу Вам, мог бы спасти жизнь хоть одного человека».
15 апреля Бонапарт прибыл в Леобен. Его авангард овладел Семмерингом. Французы были лишь в двадцати пяти лье от Вены. Тогда эрцгерцог Карл попросил временного перемирия. Бонапарт согласился, 18 апреля он подписал в Леобене предварительный договор о мире на следующих условиях: уступка Франции Бельгии и левого берега Рейна, уступка Ломбардии для созданий на ее территории независимого государства и возмещение захваченной Австрией венецианской территории. К концу апреля он возвратился в Италию. 3 мая он отдал приказ об объявлении войны Венецианской республике, которая выступила против него еще до предварительного перемирия, заключенного в Леобене, и устроила зверскую резню французских солдат. Генерал Бараграй де Гильер захватил лагуны, форты, батареи Венеции и 16 мая водрузил трехцветное знамя на площади Святого Марка.
Бонапарт вернулся в Милан.
Глава X
ДВОРЕЦ СЕРБЕЛЛОНИ
Весна 1797 года была, может быть, самым счастливым периодом в жизни Наполеона и Жозефины. Приехавший из Парижа поэт Арно нашел их обоих в мае в Милане во дворце Сербеллони, на котором внимание всей Европы сконцентрировалось больше, чем на всех дворцах императоров и королей. Герцог Сербеллони, разделявший либеральные и профранцузские взгляды, был горд, что разместил у себя победителя при Арколе, считавшегося тогда спасителем итальянской свободы. Герцогский дворец из гранита, усеянного кристаллической крошкой, блестевшей в лучах солнца, — дворец с его просторными роскошными квадратными залами, высокими колоннадами, широкой и длинной галереей, был одной из самых великолепных резиденций Милана.
Арно описал Бонапарта, окруженного своим военным двором в салоне, где рядом с Жозефиной — несколько прелестных женщин, а также мадам Висконти, Леопольд Бертье, Иван. Около дам на канапе молодой Эжен Богарне шутит как шаловливый паж. Появляется генерал. Все встают. Бертье, Килмен, Кларк, Ожеро почтительно ждут взгляда, слова, малейшего знака внимания. Все группируются возле Бонапарта. Он принимается рассказывать анекдоты, объяснять секреты своих побед и говорит то на языке солдат, то языком философа, то поэта. «К занимательности этих рассказов, повествуемых то суровым тоном, то с живостью, добавьте убедительность, благодаря подвижному лицу, суровость которого часто смягчалась привлекательной улыбкой и взглядом, отражающим самые глубокие мысли незаурядного ума и самые пылкие чувства страстного сердца; наконец, обратите внимание на обаяние мелодичного и в то же время мужественного голоса, и вы поймете, с какой легкостью Бонапарт завоевывал в разговоре всех тех, кого он хотел покорить»[11].
Ему случалось говорить два часа подряд, все время стоя, стояла и его аудитория, и никто не чувствовал ни мгновения усталости. Уходя, Арно сказал Ренольду де Сен-Жан-д’Анжели: «Это необыкновенный человек, все покоряются превосходству его гения, подчиняются силе его характера; все в нем несет признак власти. Посмотрите, как его власть признается людьми, как они покоряются ей, не подозревая об этом или помимо своей воли. Сколько уважения и восхищения в глазах тех, кто приближается к нему! Он рожден властвовать, как многие другие — служить. Если не произойдет несчастья и он не будет убит снарядом, через четыре года он будет или в изгнании, или на троне».
