Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев
В ответном письме Обрезкова чувствовалась скрытая обида. И Румянцев постарался смягчить удар по самолюбию опытного дипломата. 21 марта 1774 года он писал Обрезкову: «Почтение и дружба, вовек неизменные к Вашему превосходительству, дали бы мне почувствовать всю прискорбность, если повеления, которые я получил от Двора, трактовать с визирем о мире, причинить могли что-либо для Вас неприятное. Язык и сердце мое не знают против Вас двоякости, и я чужой труд, тем меньше особы, которую привык я почитать, нимало не удобен обращать единственно в славу собственную. Ваше превосходительство сами можете вообразить, что нам с верховным визирем для лицезрительных договоров не позволяют многие обстоятельства где-либо съехаться, а перепискою сочинять трактат было в пучину ввергнуться медления и работы. И так сие дело, как Вами уже основанное, если Бог благословит, и до желаемого конца должно быть доведено посредством Вашего личного участия, о чем я, конечно, учиню предложение визирю, следуя во всем Вашей мысли, ежели только он о последних кондициях не сухой ответ даст…»
Глава 2
Новости из Петербурга
Утром 11 апреля фельдмаршал Румянцев работал в своем кабинете. Последние дни Петр Александрович весь ушел в дипломатические дела. Военные приготовления уже давно шли полным ходом. На левом фланге, в Измаиле и его окрестностях, получив в командование третью дивизию, энергично действовал Михаил Каменский. Он доносил, что уже переведены на супротивный берег все легкие войска и егерский батальон подполковника Мекноба и заняли Бабадаг. Посланы небольшие партии для разведки в сторону Карасу и Кюстенджи. Вскоре после этого Каменский послал на тот берег еще четыре полка пехоты. Но с переправой кавалерийских полков пока повременил: в тех местах совсем еще нет травы, а без подножного корма конница бессильна.
Двойственное впечатление производил на Румянцева этот генерал-поручик. Впервые, как и многие его сподвижники, он отличился в годы Семилетней войны. Показал себя в первые же годы войны с оттоманами отменным храбрецом, и в битве за Хотин, и при штурме Бендер, награжден орденами Святой Анны и Святого Георгия третьего класса, недавно пожалован чином генерал-поручика. Умный, проницательный, сведущий в военном искусстве. Но вместе с тем, говорят, он жесток, вспыльчив, обидчив. Ну а пока Румянцев доволен первыми распоряжениями нового командира третьей дивизии: он обеспечил свою безопасность от неприятельских судов, выслав в устье Дуная необходимую стражу, и уже действуют на супротивном берегу его войска.
И Суворову, только что получившему чин генерал-поручика, Румянцев поведал о повелении ее императорского величества и предписал ему: напасть на Варну и Силистрию и действовать по своему усмотрению, избирая те способы, которые наилучшим образом могли бы привести к успеху, а два пункта держать в обороне – Гирсов и Силистрию. От Гирсова он должен был установить связь с Каменским и, как только тот перейдет Дунай, действовать совместно. И графу Салтыкову Румянцев предложил действовать наступательно, и прежде всего предохранить от возможных покушений неприятеля их берег.
Так что все отдельные части армии приведены в боевое состояние. Но пока нет подножного корма, не может быть и активных действий за Дунаем…
Вчера возвратился из Шумлы Мельников вместе с чегодарем верховного визиря; они привезли письма и Румянцеву и Обрезкову… Конечно, нужно время, чтобы тщательно изучить письмо, но и поверхностное ознакомление с ним убедило фельдмаршала, что пока миру не бывать, уж слишком несерьезно повел разговор верховный визирь…
В дверь постучали, и в проеме ее показалось знакомое круглое лицо улыбающегося молодого графа Румянцева. Рослый красавец бросился к отцу.
– Ну наконец-то! – сказал Румянцев, обнимая сына. – А я уж и не чаял тебя увидеть… Скоро выступать, а тебя все нет да нет.
– А мы ж с матушкой писали вам, батюшка. Хотелось с братьями повидаться, а то ведь они надолго уезжают за границу учиться. Это тебе письма и от их сиятельства графа Никиты Ивановича Панина, и от матушки. Да писем тут много набралось, когда узнали, что я в армию еду.
И молодой граф Румянцев стал распаковывать большую кожаную сумку.
– Вот как раз от графа Панина.
Румянцев торопливо стал распечатывать конверт столь долгожданного письма. Наверняка здесь должны быть новые наставления, которые так необходимы сейчас для ведения дипломатической переписки с верховным визирем. Неторопливо прочитал.
– Ты знаешь содержание письма графа Панина? – спросил задумчиво Петр Александрович.
– Нет, но в Петербурге много было разговоров о конференциях совета, где обсуждались новые условия мирного трактата с турками. Венский и берлинский дворы снова предлагают свое посредничество в примирении нас с турками. И граф Панин выступал на совете и предлагал пойти на новые уступки.
– Что говорил граф Панин, я вижу из его письма. Получается, что мы зря проливали кровь в эту войну? Мы должны отказаться от Керчи и Еникале и беспредельной свободы всякого кораблеплавания по Черному морю. Он предлагает удовольствоваться получением вместо Керчи и Еникале Кинбурнской крепости и также одним плаванием торговых судов, которые, дескать, в случае нужды могут быть превращены в военные.
– Уж очень, батюшка, в Петербурге все желают по настоящим обстоятельствам скорого мира.
– Что ж, Александр Ильич Бибиков не справляется с бунтовщиками? Ему, видишь ли, Суворова подавай. А он мне здесь нужен. Здесь будет решаться спор между двумя империями. Но нельзя же все время уступать под давлением наших так называемых доброжелателей в Европе. Мы кровь проливаем, а они жар чужими руками загребают и греются около чужого костра. Вот ведь что получается из этого посредничества. Вчера я получил визирские письма. И совершенно ясно, что тщетно нам возлагать успех на скорый мир. Порта противится нашему стремлению обладать крымскими крепостями и правом неограниченного мореплавания. Двукратно разрушены были наши миролюбивые переговоры, когда мы настаивали на наших требованиях. И визирь во вчерашнем письме спрашивает меня, не смягчим ли мы свои условия. Я-то думаю, что наши условия, напротив, нужно ужесточить, и уж подготовил черновик ответа ему… Столько умеренности и снисходительства проявляет Россия при том благополучном производстве оружия своего, столько отняли у неприятеля завоеванных им некогда земель, столько раз громили его, что он мог бы пойти на какие-то уступки. Так нет! У наших неприятелей есть поддержка в Европе. И не только Франция, но и Австрия и даже Пруссия ведут двойную игру. Вот истинная причина его претительности. Нет, сама справедливость дает неоспоримое право империи Российской требовать больше, учитывая учиненные в войне издержки, нежели как она требовала два года назад. А самое главное: мы вполне можем отказаться от возвращения завоеванных провинций, положение российского оружия здесь прочно и незыблемо.
