Емельян Кондрат - Достался нам век неспокойный
- Мадридский фронт стабилизировался, - неторопливо рассказывал он. Помощь наша увеличивается... Денисов, заменивший Тархова, сбил уже двенадцать самолетов... Ваши? Тоже не отстают... Послали и к нам испанцев учиться.
- Матео мечтает выучиться на летчика, - вспоминает Квартеро. - Нельзя послать?
- Может быть, попозже, - обещает Пумпур, и тут же сомневается: Техники здесь тоже очень нужны.
- Да, - соглашается Галеро. Как и у Квартеро, семья его осталась по ту сторону фронта. Но Квартеро успел упрятать Пакиту с сыном в родительском селе, а Галеро убегал сюда из тюрьмы и о семье ничего не знает.
- Много испанских детей вывезено в Советский Союз, - сообщает Пумпур. - Пусть отдохнут подальше от войны.
- А какие еще новости? - интересуется обычно неразговорчивый Галеро.
- Летают... Рыскаев только вот... отлетался.
- Сбили?
- Не поборол свой страх. Не могу, говорит, ничего с собой поделать хоть стреляйся. Теперь сидит на "Телефонике", дежурит на командном пункте. Сник...
- Тряпка! - бросает Мирошниченко. - Зачем же просился сюда?
- Видите, дело какое. Рыскаев искренне ехал. Но, оказывается, мало только добрые намерения иметь. Надо еще и мочь. Такая, брат, школа жизни... Ну, мне пора...
Только что отогнали стаю бомбардировщиков, пытавшихся сбросить свой груз на порт Малаги.
Ковалевского вот уже несколько дней не узнать. Ходит нахмурившись, отвечает невпопад.
Совсем не тот Ковалевский, к которому привыкли.
Лежу под деревом. Антон присел рядом. Февраль, а жарко. Не то, что у нас.
Антон грустно смотрит вдаль. Там - море. Спокойное, переливающееся то голубым, то зеленым.
- Все молодые лейтенанты первый свой отпуск мечтают провести у моря. А мне теперь по снегу бы походить...
В его словах, в глазах - мучительная тоска.
Вспоминаю, каким веселым был он в отеле, когда перебазировались в Малагу. Поднялись по широким мраморным лестницам, вошли в холл. Огляделись. Ковры, статуэтки, картины. Роскошь. Служитель старательно протирал раму картины.
- Что здесь было? - спросил Антон у него.
- Жил крупный человек.
- Ясно. Теперь этих лакеев не поймешь, - сказал нам Ковалевский, - то ли они так старательно работают для республики, то ли берегут бывшему хозяину его добро - авось вернется.
Когда вели показывать комнаты, за углом открылся второй зал.
- О-о! - поразился Антон. - Вот это инструмент!
В центре на красивых золоченых ножках стоял белоснежный рояль.
Присел за него, заиграл вальс. Откуда-то, не заметили ее вначале, кинулась на середину большая собака, пошла по ковру кружиться на задних лапах.
- Вот это зверь! - восхищенно заулыбался Антон. - Мадам! Бонжур, ву шер!.. Вы прелестны!
Давно уже, видать, дремавшие стены не отражали хохот и веселую речь. Служитель с улыбкой смотрел на высокого белявого иноземца, заводилу. Такие всегда нравятся. А тот уже с выражением читал:
Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка.
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо...
- Кажется, Есенин. А стихи откуда? - спрашиваю у Антона.
- По рукам ходят. Переписываем друг у друга.
- А знаешь ты, что не так далеко отсюда есть место, которое называется Гренада? А теперь слушай - вот стихи!
Выждав, он мягко, нараспев стал декламировать:
Мы ехали шагом.
Мы мчались в боях
И "Яблочко"-песню
Держали в зубах... Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"
Мы слушали затаив дыхание. Это были стихи о бойце, который из книги узнал красивое имя - Гренада, и о том, что "Гренадская волость в Испании есть". Это было про нас, солдат-интернационалистов, про тех крестьян, которые помогали нам оборудовать аэродром...
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать...
Антон вдруг замолчал, задумчиво уставившись взором в одну точку.
- Ты чего такой? - решаюсь спросить Ковалевского.
- Приехал Пумпур, растравил душу. О доме напомнил... Мне бы на часок туда, всего на часок! Пройтись по улице, воздуху родного хлебнуть, услышать, как скрипят шаги по морозу. И сказать друзьям-товарищам: как вы тут, черти, поживаете?
- Неплохо бы...
- У меня жена - замечательная. Я слов не подберу тебе сказать... И пацанята...
... Вверху плывут облака. Медленно-медленно. От земли идет едва ощутимый запах сена. А может, все это только кажется... И облака, и запах этот напоминают луг на берегу Тетерева, воскресный день, прозрачный золотистый воздух бабьего лета...
- Вот интересно, - подает голос Антон. Он прислонился спиной к дереву и тоже запрокинул голову. - Вернемся мы, встретят. Воевали, скажем. Будут спрашивать, и рассказывать будем - о боях, о тактике, о всяких острых случаях. А мы им - о том, как тосковали по нашему русскому снегу, по красным транспарантам над праздничными колоннами, по любимым...
- Хорошо философствуешь, - пытаюсь изменить настроение, хотя у самого черти по душе скребут. - Хочешь анекдот про философа?
- Ты мне лучше дай час, чтоб дома оказаться. Всего на час. Сотвори такое чудо!
Он отворачивает лицо и затягивает песню. Мы услышали ее уже в Испании, по приемнику, из Москвы. Только там пели быстро, бодро, а Антон завел негромко, раздумчиво.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек...
- Камарадо Казимир! - истошно кричат от телефона. - Фашиста авиньон! Идут к порту...
- Всем взлет! - кричит и Ковалевский.
Антон запустил свой самолет первым и прямо с места взял старт. Мой что-то чихает, но пока не схватывает искру. Чуть замешкались и остальные. Слежу из кабины, как он набирает высоту. Сам уже делаю разбег, схватил краем глаза: Антон приближается к итальянскому "капрони". Бомбы уже несутся на порт, вздымаются черные столбы взрывов. Вот и Ковалевский совсем рядом, открыл огонь.
- Молодец Казимир!
Похоже, "капрони" подбит, но что он, что Ковалевский делает! Куда же ты, Антон?!
Возможно, я и в самом деле заорал, настолько все было нелепо. Черный дымок начинал тянуться за "капрони", и тот, снижаясь, шел на скалы. Что хотел Ковалевский, когда догнал его и пошел поверху? Ведь это - стать под пулемет стрелка!
Я съежился весь и похолодел. И точно - от "капрони" тотчас брызнула струйка огня.
Машина Ковалевского накренилась, развернулась, пошла круто вниз, к нашему аэродрому. Она из последних сил забирала к тому клочку чужой земли, где было что-то для нее родное. Птица хотела умереть поближе к стае... Самолет задел крылом за дерево, под которым только что беседовали два человека, тяжело развернулась и плюхнулась боком.
