Емельян Кондрат - Достался нам век неспокойный
Лицо Ковалевского постоянно в смене выражения - оно то серьезно-сосредоточенное, то насмешливое. И когда он улыбается, обнажается щелочка между передними зубами, и это делает Антона еще более добрым.
- Пожалуй, тут хорошо можно укрыть автомашины, - говорит он оглядываясь. Говорит по-деловому, но следующая фраза уже принадлежит другому настроению. - Только вот что... - Он с сомнением покачивает головой. - Только вот... Ноги нашего Матео все равно будут выглядывать из кабины, когда он спит. Ох, чует мое сердце, выдаст он нас своими ногами...
Матео-шофер действительно большой любитель поспать.
А недалеко от нас море. Оно кажется вспухлым, оно между нами и солнцем и поэтому искрится, переливается. В полукилометре от нас кончается земля. Там гигантская чаша, наполненная живительной, властно манящей к себе влагой. Стоит теплый январь, и мы все чаще поглядываем туда.
Ковалевский замечает это.
- Пожалуй, прогуляться можно, - решает он. - Жалко, если получится: были и не искупались. Никто не поверит. Сейчас я два-три слова скажу охране и пойдем...
Снимаем куртки, теперь выглядим пестро - мы в разноцветных шелковых рубахах, это единственно разрешенная неформенная часть нашей одежды. Виктор с Николаем сняли и рубахи. Идут рядом, но Матюнин, само собой, на полшага впереди. Спина у него дугой, он будто волочит свои тяжелые крепкие ноги. У Николая же торс - как перевернутый треугольник. Несет Мирошниченко свое тело ровно, идет упруго, я бы даже сказал, идет, играя своей статью.
Справа и слева от меня Квартеро и Хименес. Я заметил, что обычно оказываюсь между ними, и удивлялся вначале такой повторяющейся случайности, пока не догадался. Они - в моем звене, и, видимо, для них само собой разумеется быть всегда рядом с командиром.
Квартеро крупный, у него густые черные кучерявые волосы, он невозмутим и часто задумчив, особенно в последние дни. Хименес тощ, лысоват и очень подвижен. "Об ином человеке, - объяснялся с ним однажды Матюнин, - говорят, что он беспробудно пьян. А ты, Хименес, беспробудно веселый, и я таких люблю. Ты не Мирошниченко - ему улыбнуться все равно, что взаймы дать. Хименес, действительно, такой весельчак, что просыпается уже с шуткой, и кажется, что он и во сне не переставал шутить.
Только Квартеро, пожалуй, один среди нас, кто не вооружился пикой иронии. Вот и сейчас идет насупившись, руки держит за спиной, смотрит под ноги.
- О чем задумался? - спрашиваю.
Поднял голову, оглянулся на город, посмотрел на небо.
- Слетать бы к жене, - говорит неожиданно. Только сейчас я вспомнил, что рядом, но по ту сторону фронта, находится село, где он укрыл Пакиту с сынишкой.
- Тут недалеко, - продолжает он. - Совсем пустяк.
- В Америку через океан легче слетать, - говорит Хименес.
- Да, в Америку легче, - грустно соглашается Квартеро.
Звуки моря начинают доставать нас. Негромкий ласкающий шелест волн расслабляет. Хочется увлечься здесь и слушать, слушать, ни о чем не думая.
Закатав брюки, Виктор Матюнин входит в воду,
- Древнейшее Средиземное! - с театральным пафосом произносит Ковалевский, раскидывая руки.
- Все они древние, - поправляет Мирошниченко.
- Точно. Но про другие мы мало знаем. А это - сама история. Представить только: несколько тысяч лет назад сюда причаливали финикийцы, древние римляне. Карфаген посылал свои весельные суда... Отсюда уходили к берегам Америки многопарусные корабли Колумба, здесь, наверное, маячили на горизонте паруса корабля Магеллана, плывущего искать Индию...
- Представляете! - удивляется Мирошниченко. - Кто только тут не ходил.
- А представляешь... - поворачивается, стоя в воде, Матюнин, и интонация его голоса - вся наперекор мечтательному тону Николая. - А представляешь, что сейчас по этому морю ходят немецкие крейсеры?
- И республиканские ходят, - возражающе дополняет Хименес.
- Хорошо, что ходят, - Матюнин, захватив пригоршню воды, плеснул себе на грудь. - Но чего они дают ходить немцам?
- Южный фронт противника недооценивают, - вступает Галеро. - На море, правда, силы еще ничего. Но на земле трудно. Оружие республиканцам почти не поступает. Но главное даже не в этом. Части анархистов ненадежны. В штабах много скрытых сторонников Франко. Замыслы операций часто становятся известными врагу.
Галеро успел переговорить с теми несколькими испанцами, которые были на аэродроме, - это они ввели его в курс дела.
- Пять минут истекло, - объявляет Ковалевский, вскинув руку с часами. - Побывали на берегу Средиземного моря - и то ладно. А купаться и загорать будем в следующий раз...
Вскоре прибыла и остальная часть отряда, стали размещаться.
Ночевать летчикам определили в отеле. Едем на двух наших легковых машинах в город.
Машины огибают бухту, открывается порт.
- Смотрите, наш!
Наш! Родной, с красно-белой полоской на трубах, с серпом и молотом над ней.
Остановились, вышли. Долго стояли, вглядываясь в контуры корабля. Ведь это - кусочек Родины. Не хотелось уезжать отсюда.
Когда вновь садились по машинам, Ковалевский сказал, показывая глазами на испанца, встречавшего нас на аэродроме:
- Я попросил товарища Родригеса показать нам город.
Малага - похожа на Одессу. Дома в основном небольшие, за заборами садики. И всюду половодье роз. Они во дворах, вьются по заборам, тянутся вдоль улиц, сплошь устилают скверы, гнездятся в больших вазах с землей перед дворцами. Они вокруг руин древнеримского театра, на подступах к древнеарабской цитадели Алькасаба... В жизни я не видел столько роз.
Нет, не ошибся я, когда с высоты полета город показался мне раем среди ада. Вокруг Малаги затягивается петля, отдаленно громыхают выстрелы орудий. А здесь так не вяжется со всем происходящим сумасшедшее буйство цветов.
Но никто ведь не виноват, цветы не сажали специально к трудному часу Малаги. И все же в этом есть какая-то неуместность. Это как веселая музыка в доме, где горе...
Вечером в тишине недвижного воздуха громче слышно канонаду. Город словно вымер - ни огней, ни шума на улицах. В суровом молчании проходят группы военных. Одеты они по-разному, но на всех ремни с патронташами, в руках - оружие.
Лечь хотели пораньше. Но едва разошлись по комнатам, завыла в порту сирена.
Вбежал испанец.
- Камарадо, камарадо! Бункер! Машу рукой: обойдется.
- Но-но, камарадо!
- Не станем спорить, - предлагает Ковалевский. - Все-таки мы в гостях.
Вышли в коридор, и тут позади раздался страшный грохот. Только что притворенная мною дверь с треском летит в противоположную сторону. Заглядываю - стены в моем обиталище как не бывало.
Ковалевский сокрушенно качает головой:
- Комнату ему дали с прекрасным видом на море... Действительно, через огромную дыру в стене видна бухта.
