Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
отца, а прожила свою жизнь счастливо”, на что Мария отвечает ей весело: “Еще бы! Ведь
у тебя под юбкой всегда копошился Коко!” К Сапожниковых захаживает семейный док-тор
Башкирцевых Люсьен Валицкий и Мария Башкирцева наблюдает, как они с Ниной в
экстазе читают кулинарную книгу! Кажется, две дамы, Башкирцева и Романова, которых
он, по всей видимости, пользовал не только, как доктор, ему порядком надоели, и он хочет
освежить свои чувства.
Мария отдается шалостям с дочерьми Сапожниковых, они свободно говорят о лю-
бовниках и флирте, что в порядке вещей в этой семье, обсуждают приглянувшихся юно-
шей. Мария, вероятно, делится с новыми подружками своей влюбленностью в Одиффре,
потому что они вместе придумывают ему прозвище Жирофля. Непонятно, почему они так
его называют, ведь Жирофле-Жирофля - это героиня оперетты Лекока, которую недавно
показывали в Ницце. Тем не менее, кавалер получает имя девушки.
На пляже, когда Мария появляется из кабинки, на нее обращают внимание взрос-лые
мужчины и здесь нет ничего удивительного, ей уже шестнадцать лет, а скоро, в янва-ре, она справит и свое официальное шестнадцатилетие, которое, напоминаем, у них в доме
справлялось на два месяца позже фактического дня рождения, чтобы скрыть факт падения
ее матери до свадьбы.
У нее сформировавшаяся фигура. Она часами может стоять обнаженной и разгля-дывать
себя в зеркало. Вот как она сама описывает “свое прекрасное тело”:
“... покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым
пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так
выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голу-
быми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень краси-
вой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не
осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре”. ( Неизданное, за-
пись от 6 мая 1875 года).
Надо сказать, что пышный зад у женщины был тогда в моде, ведь не зря и появи-лись эти
турнюры, оттопыривавшие зад, и широкие оборки из шелка сзади на платье, ко-торые при
ходьбе завораживающе шуршали, вызывая у мужчин острый приступ желания. В турнюр в
нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать женскому седалищу при-
влекательные по моде того времени формы. Это была самая последняя парижская мо-да.
Оборку сзади на платье называли еще и “фру-фру”. “Фру-фру” - это звукоподражание, так
якобы шуршит шелк при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар
в октябре 1869 года появилась впервые на сцене парижского театра “Жимназ” пье-се Л.
Галеви и А. Мельяка “Фру-фру”, а после Сары Бернар такие платья стал носить весь
Париж, а уж за Парижем и весь мир.
На протяжении 70-х и 80-х годов 19 века платья с турнюром были преобладающи-ми в
женской моде. В семье Льва Николаевича Толстого была лошадь по кличке Фру-фру. Эти
именем писатель назвал и лошадь Вронского в романе “Анна Каренина”, который начал
печататься как раз в 1875 году, о котором мы сейчас ведем речь.
Мария с сестрами Сапожниками увлекается в это время различными мистифика-циями и
переодеваниями. Зачастую они переодеваются в простонародную одежду и гуля-ют в
таком виде по Ницце среди толп простого народа, заходят к гадалке и просят пога-дать на
метрдотеля, представившись горничными из отеля, сгорающими от любви к нему.
Однажды они переодевают Дину в белое платье Муси и оправляют ее на пляж вил-лы
Одиффре, чтобы Жирофля принял ее за кузину. Все ее кокетство, все старания прино-сят
плоды: 25 мая 1875 года Эмиль д’Одиффре просит разрешения ей представиться. “Са-мая
большая радость в моей жизни... самое большое удовольствие, которое я до сих пор
испытывала, потому что это было в первый раз...” - записывает она в своем дневнике.
Ей снится, что Жирофля приглашает ее в дом из клубники. Наяву она вздрагивает от
прикосновения его руки, когда он прощается, покидая их гостиную. Она танцует с ним и
испытывает наслаждение, когда он обнимает ее за талию. Здесь настоящее ухаживание, не
пошлый флирт, который был у нее в Спа, здесь может, да что там говорить, должно
закончиться браком. Семья уже заранее согласна на него, на Мусю смотрят, как на невес-
ту, поощряют к решительным действиям, она же краснеет и против воли ведет себя, как
влюбленная девчонка. Она не влюблена, она все время анализирует свое чувство, но ей
нравится сам ритуал ухаживаний.
“Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли - мою руку.
Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на
плечо... Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это
сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все”. ( Неизданное, запись от 11 июля 1875
года.)
Но когда кавалер переходит в наступление, когда на празднике в городском саду,
вальсируя, увлекает ее в дальний угол сада , подальше от людских взоров, где пожимает
руку и намеками, загадками, движением губ дает понять, что любит ее, она внезапно ста-
новится холодна. Нет, она не пугается, она просто соблюдает дистанцию в чувстве, види-
мо, присущий ей анализ, в котором виноват ее дневник, не дает ей возможности отдаться
этому чувству.
“Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я
право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать
четыре и шестнадцать, мы красивы, нам весело. Чего же еще? Я подозреваю у этого суще-
ства дурные мысли, он хочет заставить меня сказать, что я люблю его, а затем отойти от
меня. Я не доставлю ему этой радости.” (Неизданное, запись от 11 июля 1875 года.) И в то же время постоянные мысли о мужчине, как о телесном, а не духовном объ-екте:
“Я хотела танцевать, чтобы... чтобы... очень трудно произнести, чтобы коснуться
мужчины.” (Неизданное, запись от 29 октября 1875.)
И, наконец, у нее прорываются такие слова, что прозорливый читатель может дога-даться, о чем она на самом деле думает:
“Если бы я была мужчиной, а он - женщиной, я бы избавилась от этого каприза, и я
уверена, что очень скоро он бы мне надоел, но я - женщина, барышня. И не имея возмож-
ности поступить, как мужчина, я называю этот каприз словом, которое ему мало подхо-
