Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах
Тишина. Полковник прошелся взглядом по нашим лицам и после короткой паузы добавил:
— Боевого приказа сегодня не будет. Да. Командир дивизии дал отбой. Но он сказал еще, что не станет возражать, если кто-нибудь захочет подняться в воздух. Пункт назначения — Данциг, объект атаки — электростанция… Полковник не успел еще закончить, как Штепенко вскочил и выпалил:
— Мы пойдем!
Ох уж этот Саша!
— А как считает командир? — повернулся Лебедев ко мне.
— Пока ничего не считаю… — ответил я не спеша и увидел, как Штепенко нахмурился. — Прежде всего я хотел бы знать, какую погоду можно ожидать на утро.
— К утру мокрый снег прекратится, — поспешил ответить Штепенко.
— Кто тебе это сказал? — спросил я недоверчиво.
— Штепенко прав, — поддержал штурмана командир полка. — Синоптики предсказывают прекращение снегопада и среднюю высоту облаков в пределах трехсот — шестисот метров.
— Это уже лучше. Можно лететь, — согласился теперь с предложением штурмана и я. — Когда прикажете вылететь?
— Как только сможете, — ответил Лебедев. — Кто еще полетит?
Желающих больше не нашлось, хотя среди присутствовавших были летчики, имевшие гораздо больше опыта, чем я.
По правде сказаться и сам, пожалуй, не проявил бы инициативы, поскольку погода и в самом деле была скверной. К тому же мы не знали, какая погода ждёт нас в районе Данцига. Однако Сашу Штепенко нельзя было не поддержать.
Когда мы с командиром полка шли к нашему самолету вдоль выстроившихся на, опушке леса самолетов, покрытых маскировочными сетями, многие смотрели на нас с сожалением и качали головами. У меня самого при виде этого мокрого снега в душе зародились сомнения, но я сразу же решительно подавил их.
Полковник пожелал нам ни пуха ни пера. Мы заняли свои места в самолете. Как всегда, один за другим проверили все четыре мотора и потихоньку покатили к началу взлетной дорожки.
Видимость была скверной. Уже в начале взлетной дорожки еще раз запустили моторы на полную мощность и, не заметив в их реве ничего тревожного, пошли на взлет. Единственное, что можно было видеть спереди, — это левый край стартовой дорожки, и то на удалении не более нескольких десятков метров. Что ж, спасибо и на том. Мокрый снег уже не шел, но в туманном сумраке не видно было ни одного ориентира, за, который мог бы зацепиться глаз. Оставалось надеяться только на гирокомпас и указатель курса, которые в течение моей летной практики еще ни разу не подводили меня.
Несколько минут нервного напряжения — и бетонная дорожка уже скрылась под нами, а самолет мчался вперед в густом тумане.
— Летим прямиком до ИПМ,[2] это почти совпадает с нашим курсом, — предложил Штепенко.
— Согласен. Дай курс! — ответил я автоматически. Штурман расхохотался. Я и сам уже догадался, в чем причина смеха. Ведь курс каждый раз был один и тот же… Другие члены экипажа тоже посмеивались про себя над командиром, забывшим курс. Пусть смеются, я был рад веселью ребят. Значит, настроение у всех хорошее. А с хорошим настроением все пойдет хорошо.
Над Загорском мы взяли курс на запад. Прошло еще два часа, прежде чем мы выбрались из облаков и нас приветствовали звезды.
Теперь стало намного легче. Я включил автопилот, и сейчас надо было только следить за стрелками приборов, светящимися в темноте, как светлячки.
Время от времени я проверял готовность экипажа к бою. Все было в порядке, полет проходил спокойно. Штурманы корректировали курс полета по одной-двум картам и по показаниям секстантов, пеленговали ближние и дальние радиостанции. Борттехники Дмитриев и Иванов по мере надобности регулировали работу моторов. Скрытый облаками, наш самолет пересек линию фронта никем не замеченный.
Наконец темная облачная завеса стала рваться, и кое-где через образовавшиеся просветы можно было увидеть поблескивающие параллельные линии (железные дороги) и извивающиеся ленты рек. Все чаще на фоне чернеющих лесов стали появляться белые пятна — озера Пруссии. Полет проходил нормально.
— Пилоты! — прогремел в наушниках бас Штепенко. — Курс правильный, на месте будем через час. Сейчас самое время подкрепиться.
Хорошая идея. С желудком шутить нельзя. Я вытащил из левого кармана комбинезона двухсотграммовую фляжку, отвинтил пробку и сделал небольшой глоток. Затем положил фляжку на место и из правого кармана достал бутерброд с ветчиной. Вкусно!
Через несколько десятков минут мы подошли вплотную к пункту назначения. Справа можно было ясно различить извилистую линию морского берега.
— Пилоты, курс двадцать градусов вправо!
— К чему это? — заинтересовался я.
— Удалимся немного от берега. Уж со стороны моря нас никак не ждут, — ответил Штепенко.
— Ладно. Будет сделано.
Залитый огнями Данциг остался намного левее. Миновав город, над морем мы изменили курс еще раз, снова пошли на запад. Когда блеск городских огней оказался на левом траверзе, энергично прозвучал приказ Штепенко (именно приказ, ибо с момента, когда самолет ложится на боевой курс, власть переходит к штурману):
— Боевой курс сто восемьдесят пять градусов! Самолет лег на новый курс.
— Так держать! Через некоторое время:
— Пять градусов вправо!
— Есть пять градусов вправо. Затем опять:
— Три градуса влево!
— Есть три градуса влево.
— Так держать.
Через несколько мгновений самолет вздрогнул — это открылись бомболюки. Хотя на мне была кислородная маска, я все же ощутил, как в открытые бомболюки помянуло сквозняком.
Город под нами был освещен вызывающе ярко.
— Ну и наглецы, — пробормотал штурман, ловя в оптический прицел контуры электростанции. — Сейчас мы с вас эту спесь собьем!
В этот момент будто какой-то невидимый великан сильно подтолкнул самолет снизу. Это бомбы полетели вниз.
— Курс сорок градусов! — услышал я в наушниках торопливый голос Штепенко.
— Закрой люки! — я постарался сразу же восстановить свои командирские права.
— Рано, подарки еще остались…
— Ты все же мог бы их закрыть, так трудно маневрировать, — настаивал я.
Штепенко закрыл люки. Сквозняк в самолете прекратился.
Теперь я сильно наклонил самолет на крыло, чтобы своими глазами увидеть, где взрываются бомбы. Но прежде чем я успел взглянуть вниз, на город, в наушниках послышались ликующие возгласы:
— Метко! Уже пылает! Точно попали!
Когда я взглянул вниз, город уже был погружен в полную темноту. Да, Штепенко и на сей раз выполнил свою работу со снайперской точностью.
