Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах
— Метко! Уже пылает! Точно попали!
Когда я взглянул вниз, город уже был погружен в полную темноту. Да, Штепенко и на сей раз выполнил свою работу со снайперской точностью.
— Пилоты, — услышал я снова его голос, когда ликование утихло, — у нас есть еще две двухсотпятидесятикилограммовые. Сделаем еще один заход. Я постараюсь отправить им и эти громадины.
Начали сначала. Однако теперь все обстояло иначе. В небе тревожно фехтовали световые мечи прожекторов, вокруг кипел фейерверк разрывов зенитных снарядов.
Но Штепенко не обращал никакого внимания на весь этот переполох. Он хладнокровно командовал нами, приназывал повернуть самолет то немного влево, то опять вправо, пока наконец бомболюки опять не открылись и последние бомбы со свистом не полетели вниз.
— Порядок! — воскликнул он сразу. — Теперь быстренько сматываемся!
Это означало, что он свою работу сделал и теперь предоставляет действовать вам, пилотам. Мы могли маневрировать по своему усмотрению, чтобы оторваться от назойливого преследования прожекторов. Фейерверк, гремевший и сверкавший вокруг, не доставлял удовольствия никому из нас.
Мы взяли курс на восток. Уклоняясь от луча прожектора, я скользнул влево.
— Ребята, не зевать! — скомандовал я стрелкам. — Теперь вы покажите, на что способны! Разрешаю истратить на прожекторы треть боеприпасов!
Они только и ждали этого. Самолет затрясся: огонь извергали все бортовые пушки и пулеметы. Но целей внизу было слишком много. Сверкающие лучи прожекторов ощупывали небо, отыскивая нас.
Наконец весь этот адский концерт утих. И на этот раз нам удалось выбраться из огневой полосы зенитных батарей целыми и невредимыми.
— Молодец, Саша! — Теперь я мог выразить благодарность штурману. — На этот раз ты сам выключил уличное освещение и фрицам не пришлось себя этим утруждать…
— Знай наших! — гордо ответил штурман. — Это наш октябрьский подарок!
Обратный полет протекал спокойно. Снизу нас защищал слой облаков. Звезды подмигивали нам с небосвода.
— Ребята, вы не спите? — время от времени подавал я голос.
По установленному порядку первым отвечал кормовой стрелок.
— Не сплю. Я веду наблюдения.
Вслед за ним отозвались стрелки правой, затем левой и, наконец, средней башни. Последнего мы называли начальником артиллерии, поскольку его пушка находилась в середине самолета наверху и поле зрения у него было самое широкое — все 360°.
Такая проверка была необходима не только для того, чтобы стрелки постоянно выполняли свою задачу — обнаруживать истребители противника, но и для того, чтобы убедиться, что не произошло несчастного случая из-за кислородного голодания. Ведь на высоте восьми-девяти километров недостаток кислорода дает о себе знать довольно быстро. Уже на высоте трех с половиной — четырех километров, экипажу дается команда надеть кислородные маски. Кислород течет из большого баллона по тонким и мягким резиновым трубкам к маске каждого члена экипажа. Стоит только нечаянно согнуть резиновую трубку — и приток кислорода прекращается. Если это случится с бодрствующим, тот почувствует недостаток кислорода и исправит положение. Но беда спящему — он может, не проснуться никогда…
— Пилоты! — воскликнул Штепенко. — Через пять минут будем над линией фронта.
Значит, через пять минут можно потихоньку идти на снижение и вскоре после этого дать команду снять кислородные маски.
Спустя несколько минут я уменьшил обороты моторов. Мы были довольно высоко — на высоте более 6000 метров, что обеспечивало нам безопасность от огня наземных средств противовоздушной обороны.
Звезды исчезли из поля зрения, нас окружили темные тучи. На температуру нельзя было жаловаться: десять градусов ниже нуля, следовательно, опасность обледенения была невелика.
Когда до земли оставалось меньше тысячи метров, я прибавил обороты.
— Сняты ли кислородные маски? — спросил я у экипажа.
— Уже давно… Все в порядке… — послышались в наушниках голоса стрелков.
— Так не пойдет! Доложите снова как положено! — повысил я голос, так как установленный порядок не был соблюден.
Тогда каждый стрелок доложил отдельно.
— Вот так-то, а то тараторите все сразу, как бабы на базаре.
Земля все приближалась. Стрелка высотомера последовательно перемещалась: 700… 600… 500… Вдруг — это было ясно видно сквозь редеющие облака — с земли хлынули огненные струи. Слева, спереди, справа — со всех сторон протянулись в нашу сторону то красные, то желтые, то зеленые сверкающие следы трассирующих пуль из скорострельных пушек и пулеметов.
— Быстро вверх, в облака! — крикнул Штепенко. Наверное, оттуда, из стеклянной кабины штурмана, лучше всего можно было видеть этот жуткий фейерверк.
Самолет задрожал, наши стрелки начали поединок с наземными огневыми точками. И вдруг…
— Четвертый мотор горит! — взволнованно доложил борттехник Дмитриев.
— Ликвидировать пожар! — дал я команду, а сам оглянулся направо, где за последним мотором в ночных облаках тянулся длинный хвост огня и дыма. Через некоторое время я с облегчением заметил, что пламя понемногу потускнело, скрылось в белесоватой дымке. Может, все еще обойдется благополучно…
Но нет. Штепенко, который из своей кабины видел лучше, чем я со своего места, передал:
— Пожар не прекращается…
Что делать? В мозгу мелькали тревожные мысли… Линия фронта теперь наверняка позади… Мы ошиблись во времени пересечения ее (после более чем девятичасового полета) лишь на несколько минут. Пустяковый промежуток времени, но для нас он оказался роковым. Мы спустились под облака как раз над линией фронта, немного севернее города Калинина, где противник всеми силами старался переправиться через Волгу. И там нас постигло это несчастье…
Положение становилось критическим. За мотором, на расстоянии всего лишь полуметра, находится бензобак. Когда сгорит вмонтированная между ними огнезащитная перегородка (я уже знал, как горит в воздухе перекаленный металл: стальной лист толщиной два-три миллиметра полыхает, как береста, ведь при движении самолета кислород подается как кузнечными мехами), то огонь в несколько мгновений справится также с алюминиевым бензобаком и взрыв разнесет крыло самолета…
Что происходило в эти часы на командном пункте нашего полка?
Хотя на выполнение боевого задания отправился только один экипаж, командир полка и весь штаб во главе с начальником штаба Иващенко остались ждать сообщения от наших радистов.
