Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах
Мой провожатый чувствовал себя в больнице как у себя дома. Он обменялся парой слов с пожилой дежурной сестрой с усталым худым лицом, попросил ее достать мне белый халат и скрылся за ближайшей дверью. Пока я надевал халат, врач вернулся уже с каким-то мужчиной.
— Дежурный врач, — протянул тот мне руку, не назвав фамилии. — Пойдемте.
Мы пошли. Повернув за угол коридора, мы догнали санитарку, которая несла больным пищу на подносе, покрытом белой салфеткой. Дежурный врач открыл ей дверь, и мы вместе вошли в палату. Помещение было довольно маленьким, на трех кроватях с никелированными шариками лежали больные.
То, что мы увидели минутой позже, заставило мои руки сжаться в кулаки.
Санитарка сняла с подноса салфетку и наклонилась над ночным столиком, чтобы поставить туда еду. Вдруг мелькнула забинтованная рука лежащего в кровати… Посуда с едой полетела санитарке в грудь. Поднос, падая, разбил графин с водой.
— Сволочь… — скрипнул я зубами. — Дать бы тебе по морде!
— Тихо, тихо! — стали испуганно успокаивать меня врачи.
Из глаз пожилой санитарки текли слезы. Она молча вытерла салфеткой лицо и платье, укоризненно взглянула на гитлеровца и возмущенно покачала головой. Потом наклонилась, подняла миску и собрала осколки графина.
В тяжелом настроении покинул я вместе с врачами палату. Так вот он какой, живой фашист!
Врачи пригласили меня на обед. На первое в белых эмалированных мисках принесли молочный манный суп.
— Тот самый, что предложили и фашистскому летчику, — сказал дежурный врач.
Несмотря на то что инцидент испортил мне настроение, суп я поел с аппетитом. Затем последовали пельмени, популярное в этом краю блюдо. Потом — стакан клюквенного киселя.
И этот мерзавец там, в палате, посмел издеваться над такой хорошей едой!
…Позже на улицах Москвы люди увидели десятки тысяч фашистов. Километровые колонны гитлеровцев, понуро опустивших головы, двигались в сопровождении конвойных. Во главе этой жалкой процессия шагали побежденные фашистские генералы… Они шли под гневными взглядами молчаливо стоявших вдоль улиц москвичей…
Трамвай отвез меня обратно на завод. На аэродроме ребята начали волноваться: самолет уже готов, а командира все нет и нет.
— Начальство никогда не опаздывает, — пошутил я, — оно только задерживается.
— Погода подходящая, разрешение на полет получено. Если в воздухе все будет работать нормальна, то сможем сразу же лететь домой, — рассуждал Штепенко.
Не было оснований спорить с ним. Нас не смущало даже то, что во время посадки будет уже темно. На родном аэродроме нас ожидали с нетерпением.
Итак, мы сразу же взлетели. Делая круги над аэродромом, мы проверили самолет. Никаких неполадок не обнаружили; моторы гудели ровно, шасси без помех убиралось и выпускалось. Богданов сразу же установил связь с радиостанцией нашего аэродрома. Все было в порядке. Гигантская птица отлично слушалась рулей.
— Теперь-то заживем! — радовался Штепенко, когда мы взяли курс на родной аэродром.
У нас есть свой самолет, и мы сможем притупить к выполнению боевых заданий, как и другие летчики!
Октябрьские праздники проходили и так…
Погода в первую военную осень отнюдь не баловала нас.
То серый туман, дымкой затягивающий лес и землю, то пепельные облака, из которых днем и ночью накрапывает надоевший дождь. Правда, нам, летчикам, не надо было вытаскивать сапоги из грязи, ложиться на мокрую землю, обходиться иногда в течение нескольких дней сухим холодным провиантом…
Да, мы могли летать и в облаках, и в ночной темноте. Хуже обстояло дело со взлетом и посадкой. С первым можно было еще кое-как справиться, особенно если впереди, за километр в направлении взлета, находился прожектор, который мы называли штыком из-за его вертикального луча света. Но при посадке все мы, в том числе и лучшие мастера слепого полета, оказывались совершенно беспомощными, если туман и дождь делали видимость нулевой. Взлететь летчик может в кромешной тьме. Если моторы работают четко, а летчик соблюдает намеченный курс, то поднять самолет с бетонной дорожки не составляет большого труда. Для сохранения курса существует несколько приборов, показатели которых помогают вести самолет но прямой. Когда самолет уже взлетел, летчику, наряду с прочими показателями, приходится считаться со скоростью и высотой полета, а также контролировать крены крыла самолета. Хотя во время взлета целый ряд летных компонентов требует постоянного внимания летчика и все это держит его нервы в довольно сильном напряжении, взлет все же не представляет большой проблемы. Взлететь можно и в метель, и в дождь, хотя вряд ли такое начало полета порадует кого-нибудь.
Сегодня, конечно, можно посадить самолет в назначенном месте в густом тумане, в метель. В этом нет никакого чуда, и для этого не требуется особого искусства. Теперь пилоту очень хорошо помогают электронные системы. Однако в военные годы, когда еще не было соответствующих средств и приспособлений, подобная посадка была настоящим искусством и чудом. Во время посадки надо точно измерить высоту, расстояние от колес самолета до земли. Точность расчета должна измеряться в начале выравнивания в пределах нескольких метров, а в конце — всего лишь в десятках сантиметров.
В тот вечер 6 ноября, о котором пойдет речь, погода была как раз такой, когда, как говорят, хороший хозяин и собаки из дома не выгонит. Но война есть война.
Наш полк находился в готовности номер один. Это значит, что бензобаки самолетов до отказа наполнены горючим, бомбы подвешены, скорострельные пушки и пулеметы заряжены, экипажи находятся возле самолетов. Только командиры экипажей и штурманы ожидают приказа в штабе.
Солнце уже село. Низкие тяжелые тучи плыли наискось через взлетную дорожку, падал мокрый снег. Видимость не превышала нескольких десятков метров.
В помещении штаба тускло горел свет. Летчики сидели вокруг стола и строили предположения, когда будет дан отбой. Кто-то предполагал, что это выяснится довольно скоро, но большинство было склонно думать, что сидеть и ждать придется еще несколько часов.
Так шло время. Наконец дверь открылась. Вошел командир полка полковник Лебедев.
— Ну и собачья погода! — сказал он и дал вставшим офицерам знак, чтобы они сели. Присел и сам у края стола.
— Как настроение? — спросил Лебедев, разглядывая присутствующих. — Не отвезти ли нам по случаю октябрьских праздников гитлеровцам подарки?
Тишина. Полковник прошелся взглядом по нашим лицам и после короткой паузы добавил:
