Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года
Наряду с этим единственный выход, непосильный для власти: 1) реорганизация — коренная — ГПУ и его традиций. Возможно ли это? и 2) полная неудача снабжения населения нужными предметами потребления после 24 лет <Советской власти> — то есть неправильная организация — дорогая и приводящая к голоду и бедности — торговли.
В сущности, и в Финляндии, и в этой войне это все <сказалось и> сказывается, и впереди неизбежны коренные изменения — особенно на фоне победы нашей и англосаксонских демократий, мне <эти изменения> представляются — несомненными.
Будущее ближайшее принесет нам много неожиданного и коренное изменение условий нашей жизни.
Найдутся ли люди для этого?
Вчера Ильинскому было лучше — появилась надежда.
Вчера занимался с Аней — углубляюсь в математическое выражение биогеохимической энергии.
Вчера был вечер Сеченовского института в память Сеченова, которого я слушал — неоднократно — как студент в Петербурге и с которым встретился, как товарищ, профессором в Москве. В Петербурге, уже хранителем Минералогического Кабинета, я нередко бывал в Сеченовском институте, был приятелем с Введенским и Хлопиным-отцом[149], тогда, кажется, студентом, научно работавшим. С Введенским особенно <подружился>. В Москве Сеченов, работавший в Институте, <расположенном> во дворе <Университета>, не раз заходил ко мне, молодому приват-доценту и впоследствии профессору, днем (иногда с огромной собакой, раз съевшей мой завтрак) поговорить и высказывал мне — очень трогательное — свое хорошее ко мне отношение. Еще студентом я прочел его «Психологические очерки» (кажется) и, кажется, другие его работы. Он подарил мне свой портрет, который остался висеть в Москве на моей квартире. Останется или остался ли он цел?
25 ноября, утро. Вторник.
Вчера работал с Аней. В связи с тем, что появилось решение среди академической группы организовать научные доклады, — об этом на днях со мной переговорил Л. С. Берг и даже предложил тему: о геологических оболочках и геосферах, и я согласился. Я давно хотел это сделать и по своей инициативе но я не решаюсь сам выступать с лекцией. Прочтет Аня, а я выступлю с разъяснениями и в беседе, лекцию сопровождающей.
Вчера в местной щучинской газетке от третьего дня одно из известий ТАСС произвело большое впечатление — из немецких источников мы узнали, что у нас появились сверхтанки. Отвратительно бездарное радио явно рисует отрыв власти от населения. Нам сообщают пустяки, анекдоты. Московские газеты мы имеем только от 3.XI. Как ни плохи они и как ни бездарны — из них все-таки обыватель, с огромным опозданием, узнает кое-что.
27 ноября, вечер. Четверг.
Сегодня чувствовал себя хуже обычного. Принимал и адонис, и валидол, и Бехтеревское питье. Утром работал с Аней над тем докладом, который согласился прочесть: «Геологические оболочки Земли как планеты». Этот экскурс из обычной работы очень помогает выяснить мысли.
Днем приходил П. П. Маслов — хотел, чтобы я был председателем организации, которая ведет это дело. Оказывается, вопрос был поднят Масловым на том митинге, который был под председательством М. Ф. Андреевой после речи Сталина. Кажется, было послано какое-то обращение к Сталину — и мое имя упоминалось. Надо справиться, что они написали.
На воскресенье Гамалея собирает собрание <Группы> для обсуждения вопроса о <моей> лекции. К нему такое нехорошее отношение, что хотят выбрать другого. Я отказался, так как: 1) я не могу брать на себя обязанности председателя, учитывая мое болезненное состояние и невозможность посещать заседания, и 2) я полуслепой, так как далеко не вижу. Это — правда. Мне нужны телеочки — их я не смог достать. Советовали обратиться к Зелинскому.
Сегодня получили из местных газет акмолинских и алма-атинских конца ноября интересные речи Гарримана и Бивербрука. В общем, поразили места, где они говорят о Сталине в официальном отчете о Московском совещании[150].
28 ноября, утро. Пятница.
И мне вспомнились высказывания И. П. Павлова — помню, несколько раз он возвращался к этой теме. Он определенно считал, что самые редкие и самые сложные структуры мозга — государственных людей Божьей милостью, если можно так выразиться — прирожденных политиков. Это выражение, вероятно, не его. И это, я думаю, верно.
Особенно ясно для меня становится это, когда в радио слышится его <Сталина> речь: зычный и неприятный кавказский акцент. И при таких предпосылках такая власть над людьми и такое впечатление на людей.
Одну основную ошибку он сделал под влиянием мести или страха: уничтожения цвета людей своей партии — невознаградимы, так как реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, которые продолжают лезть в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных. По-видимому, по рассказам, он готовил себе заместителем Кирова, убийство которого партийными кругами, может быть, смертельный удар для партии.
1 декабря. Понедельник.
Вчера была лекция Орлова[151] о «Слове о полку Игореве» и <имела> маленький успех. Мне <она> не очень понравилась.
В связи с этими лекциями внутри нашей Группы <возникли> «политические осложнения». Оказывается, идея о них была поднята П. П. Масловым во время какого-то заседания, — кажется, на митинге, на котором я не был, по случаю речи Сталина.
Маслов говорил со мной как о председателе — но я наотрез отказался и, кажется, его убедил. Я, в сущности, полуслепой (мне необходимы телеочки, которые у нас можно сделать только в Оптическом Институте в Ленинграде, и я не успел это сделать — но <по> состоянию здоровья это не так просто <было сделать>). А затем я не могу бывать на всех заседаниях. Маслов (для большевиков только терпимая, по его мнению, фигура; мне кажется, у него были идейные несогласия с Лениным)[152] имел разговор с Зерновым, который считает, что этот вопрос должен пройти раньше через партийную организацию. Мы предполагали <избрать> председателем Зелинского, заместителем Бернштейна[153], секретарем — Берга. Кандидатура Гамалеи для всех нежелательна. Партийцы выставляют кандидатом Баха. Их здесь трое: Бах, Зернов и Андреева. Но при Бахе Берг не может быть секретарем. Бах при выборах в 1939 году Берга в академики (по биологии) подписал первым донос <в «Правде»> о его антидарвиновских тенденциях. Возражать Бергу, конечно, не было возможности. Это одна из подлостей старика для своей семьи, ее будущего.
Вчера у меня были вечером Маслов, Зелинский, Щербатской[154] (потомок князя Щербацкого), говорили об этом инциденте, а затем — о литературе. Маслов очень интересно рассказывал о Гарине-Михайловском; он хотел сделать <о нем> доклад. Он терпеть не может Блока, Белого, Маяковского и tutti quanti. Я выделяю Белого — некоторые вещи.
