Владимир Голяховский - Это Америка

Он правил силой деспотизма,
Он только так умел и мог,
Но он культуру элинизма
Принес из Греции в Восток.
Его карят за истерию,
За бешеный величья нрав,
Но основав Александрию,
Он на века остался прав.
На смертном ложе холодея,
Он в ней хотел найти покой.
Достался город Птолемею,
Он прах царя привез с собой.
Ему воздвигнул он гробницу,
Какой еще не видел свет,
И люди шли туда — дивиться
Надгробью гения побед.
Светил маяк Александрийский,
Стекались в город все дары,
И вез корабль финикийский
В него восточные ковры.
Туда стремились все за знаньем —
Ученый римлянин и грек,
Читать папирусов собранье
В царице всех библиотек.
Не ней другой царицы слава
Гремела притчей всех времен —
Там Цезарь, властелин державы,
Был Клеопатрою пленен.
Александрийского секрета
Там было множество чудес,
Весь город был как чудо света,
Пока он в море не исчез.
Я посетил его руины,
Бродил по царственным местам,
Александрии дух старинный
У моря чудился мне там.
Афины — Рим — Александрия —
Славнейшая из всех триад.
.
Его карят за истерию,
А он воздвиг великий град.

Какая вонь, какая грязь
На улицах Флоренции,
Он в храм вошел, перекрестясь,
И встал спиной к Винченции.
Там было дымно от свечей
И душно от их гари,
Но от не отводил очей
От Беатриче Портинари.
Он приковался волшебством
К девчонке в красном платье,
И ей молился под крестом,
Не глядя на распятье.
Что было в ней, какой магнит
Звезды на небосклоне?
В такой совсем простой на вид —
Его живой Мадонне.
Он не задумывался, он
Мечтал о взгляде встречном;
И первым чувством поражен,
Он знал — оно навечно.
Ему и ей по девять лет,
И сквозь молитвы лепет,
Он богу дал в тот миг обет
Сберечь свой юный трепет.
С Палаццо Векия в тиши
Пробили семь куранты.
.
Отец шепнул ему: — Пошли.
Пора к обеду, Данте.

He мечтал я, что буду когда — то
Плыть по водам широкой ла Платы,
И увижу могучий простор,
Где сражался el Conquistador;
Но теперь я с историей рядом,
И скользят перед мысленным взглядом,
Каравеллы испанских флотилий,
Будто их из веков возвратили;
Серебром и добычею пьяны,
По порогам опасной Параны,
Добирались испанцы до устья
Уругвайского захолустья;
Там, на отдыхе, брызги ла Платы
Освежали их тяжкие латы,
Но индейцы коварной толпой
Убивали пришельцев порой,
И горели ночами костры —
Канибальские шли там пиры.
Я смотрю сквозь века на ла Плату,
На кастильского дона расплату,
Слышу дикие крики окрест —
Был тяжел католический крест,
Мир открытий был полон тревог,
И жесток был туземный божок.
Но на радость и жадность к наживе,
Флаг испанский являлся в заливе,
Каравеллы, уставши в морях,
Там качались на якорях;
Те, кто выжили, — стали богаты,
Покидали просторы ла Платы,
Загрузив серебром корабли,
Растворялись в туманной дали.
Провожаю их мысленным взглядом —
Проплывает история рядом.
.
Не мечтал я, что буду когда — то
Плыть за нею по водам ла Платы.

Ты спрашиваешь, что причиной,
Что я так рано поседел? —
Мужчина должен быть мужчиной,
Ответственность — его удел.
Пред ранней старостью в испуге
Смешно мужчине унывать —
Чтоб мир в подарок дать подруге,
Мужчина должен мир создать.
Кто этой чести удостоен,
Тот и отмечен сединой;
Мир на мужских костях построен,
Омытых женскою слезой.
Всю тяжесть жизни неделимо
Мужчина дожен брать один,
И седину своей любимой
Купить ценой своих седин.

Когда бросишь на прошлое взгляд,
Там счастливые были моменты
Занесли тридцать лет нас назад
Эмигрантские ветры в Сорренто.
Нам с женою приятный сюрприз
Между будними днями пустыми,
В ожиданье в Америку виз,
Как бесправные, жили мы в Риме.
Покидая Советский Союз,
Мы теряли там все, что имели;
Коммунизма стряхнули мы груз
И без денег томились в безделье.
А вокруг все места хороши;
И собрались мы в город Сорренто,
Как когда-то давно, на гроши,
Когда юные были студенты.
Нас манила романтика слов,
Сладкозвучие новых названий;
По прошествии многих годов
Не забыть вдохновенных скитаний.
Юг Италии — сладостный звук,
О, Сорренто, Неаполь, Помпеи!..
Право, стоили нищенских мук
Те культурные наши затеи.
Перед нами Везувий — старик
Над заливом стоял величаво,
Представлялся нам страшный тот миг,
Как Помпею разрушил он лавой…
Итальянский пейзаж нас вскружил,
Мы восторги впивали по капле,
Там, где Ленин нахлебником Горького жил,
Мы гуляли по острову Капри.
Серебристая зелень олив,
Золотистый отлив винограда,
Соррентийский чудесный мотив —
Все нам в душу вливало отраду.
Но…
Очарованным странником жизнь не прожить.
Много лет мы в Америке бились,
Чтобы место под солнцем ее заслужить,
И трудом своего мы добились.
Мы вернулись в Сорренто на несколько дней;
За решеткой старинной усадьбы
Мы отметили скромно большой юбилей —
Золотой юбилей нашей свадьбы.
Я признаюсь, друзья, без прикрас:
Во всех Лондонах, Римах, Парижах
Вырос наш туристический класс,
Ну, а сами мы стали пониже.
Оседают у нас позвонки,
Наши косточки ноют повсюду,
И уже раздаются звонки,
Сами знаете, братцы, откуда.
А в Сорренто — веселье и смех,
Всюду яркие толпы туристов,
Юг Италии манит их всех,
И напор их восторгов неистов
Мы старались вписаться в людской антураж,
И порой это нам удавалось;
Но тяжел прожитой нашей жизни багаж —
Для восторгов души не осталось.
Мы бросали на прошлое взгляд,
Там счастливые были моменты;
Ветры жизни опять принесли нас назад
Мы вернулись к тебе, Сорренто.