Александр Гамов - Непарадные портреты
Бородин взял веник, сполоснул его в ароматной шайке и начал со всей силой хлестать меня по всем частям моего журналистского тела.
— Я честный журналист! — заорал корреспондент «КП», не на шутку испугавшись.
— Ты, видимо, просто очень честный, — приговаривал Пал Палыч, работая веником. — Честный пятьсот тысяч берет, а ты, наверное, побольше.
— Вообще не беру! — кричал я, уворачиваясь от бородинского веника.
— Да ладно заливать, — госсекретарь Союза, похоже, выдохся — он устало опустился на горячий полок. — Иногда читаю такой бред... Получается, единственное, чем я занимаюсь, — матерными анекдотами. А когда играю в футбол, бью всех по ногам и снова матерюсь. А я, играя в футбольной команде «Ильинка», забил шесть тысяч семьдесят восемь голов за четырнадцать лет. Больше, чем Пеле. Вот такой я!
— Мы свободная пресса! — продолжал митинговать я.
— Ну да. Как в анекдоте. Мужик женщину остановил с прекрасной грудью: «Дайте я вам ее поцелую за сто долларов». Она: «Я милицию позову!» Он: «За пятьсот». Она: «Милицию позову!» Он: «За тысячу!» Она: «Ну пойдем за угол». Он так смотрит: «О-хо-хо...» Она: «Ну целуй и плати «бабки». А он: «Очень дорого просишь».
— Вы что, позвали меня в баню, чтобы пристыдить?
— Я не стыжу — не-ет! Вы же любите правду, я вам ее и говорю. У нас только две профессии, которые могут человека обвинить, ни во что не вникая: прокурор и журналист. Но я прокуроров больше уважаю, они иногда сомневаются. Журналисты — никогда! А еще журналисты мне напоминают сперматозоиды: редко становятся людьми.
— А чего ж вы меня в баню позвали? Накрыли стол с грибками, водочкой...
— Когда в футболе спрашивают: «А судьи кто?» Я отвечаю: «А судьи за сколько?» Я хотел убедиться — ты журналист за сколько? За грибы или за деньги?
— Грибки ничего...
— Вот напишешь статью, я сразу и пойму, хватит грибов или, так сказать, не хватит? Будь у меня сто двадцать пять миллионов, я бы вас всех купил, и вы бы про меня только хорошо писали.
— А вы заплатите мне за эту статью. Я ее перепишу. Без дурацких вопросов.
— Давай договоримся. (Бородин широко, по-купечески, улыбается.) Сколько?
— М-м-м... А сколько дадите?
— Я могу максимум сто рублей. Или даже сто пятьдесят.
— Не-а, маловато.
— Ах так? Тогда хватит тебе переводить казенный пар...
ПОСЛЕ БАНИ
— Ладно, не обижайся, — примирительно сказал Бородин, когда камни в его «африканской» бане остыли, а пар весь вышел. — Я вот что хотел спросить. Говоришь, в лагере для трудновоспитуемых сидел? Наверное, и песни наши лабаешь?
— Ну, лабаю помаленьку.
Пал Палыч принес гитару.
— А ну, слабай что-нибудь. Чтобы душа развернулась...
«Мурка», которую я сыграл и спел, на Бородина не произвела впечатления. Я попытался воспроизвести эту мелодию на зубах — мой номер Бородин встретил задумчиво-прохладно.
Зато бурю восторга у бывшего сидельца Бруклинской тюрьмы вызвал куплет:
Не крести меня, мама, маленьким кресточком,
Нас хранят великие Кресты!
Может, сыну твоему, а может, дочке
Отбивают дробь кремлевские часы...
Пал Палыч даже прослезился и по-пахански обнял меня:
— Шурка, кореш! Если б ты еще и заметки лабал, как поешь, цены б тебе не было!
III. Александр Проханов
«Я НЕ БОРЕЦ С КОРРУПЦИЕЙ. Я САМ КОРРУПЦИОНЕР»
«С самого рождения лечу не туда»
Баня «Сандуны». В парилке — сорок девять градусов.
— ...О! — восклицает Проханов. — Так это же наш бывший советский номер, где я парился со своими друзьями в восьмидесятых!
— Теперь буржуйский, что ли?
— А как ты думаешь? Безвкусные женщины. На стенах...
— Я бы не сказал... В «Иронии судьбы» человек после бани по чужому билету сел в самолет и улетел не туда. С нами сейчас не может такое произойти?
— Во-первых, он улетел не туда после того, как они надрались все вдрабадан. А мы с тобой пока трезвые...
Корреспондент «КП» достает из пакета бутылку водки «Комсомолка».
— Хм-м... Во-вторых, я, когда родился, сразу сел не на тот самолет. И до сих пор лечу не туда.
— А как это?
— Не знаю. Странность судьбы. Со мной сейчас должен сидеть, знаешь, кто? Принц Чарльз в смокинге! А ты не должен был здесь взяться!
...С Прохановым действительно не соскучишься.
— Александр Андреевич, сколько вам нужно денег для полного счастья? — спросил я как-то у него, позвонив ему на мобильник.
— Ну, рублей пятьдесят... — отвечает. — Пода-а-йте! Я сейчас в Казани, в кармане — ни копейки. Пойду посижу на паперти. Может, подадут?
Вообще, я ему очень часто звоню. И не только для того, чтобы заполучить от него какие-то комментарии по самым жгучим темам. А бывает, просто настроиться на нужную юморную волну в таком «скучно-серьезном» деле, как политическая журналистика.
— Что бы вы пожелали, — спрашиваю как-то его, — новому президенту США Абаме?
— Чтобы он усугубил американский кризис, — отвечает Проханов, не моргнув глазом, — и чтобы этот кризис добил чертов рыночный уклад, который мешает людям любоваться звездами, верить в Бога, восторгаться прекрасным и вообще жить.
Порой не знаешь — говорит ли он всерьез, шутит или «прикалывается» над тобой. У него нестандартное чувство юмора, особый взгляд на то, что происходит вокруг.
Проханов — не разгаданный пока никем человек-загадка. И вот представился удобный случай, когда мне почти удалось (по крайней мере, автору самому так кажется) «расколоть» писателя-буревестника. Собственно, именно для этого я и пригласил его в баню...
«Бросался на всех, кто угрожал СССР»
В парилке — пятьдесят три градуса.
— Александр Андреевич, я в детстве зачитывался вашим «Деревом в центре Кабула».
— Да, это мое звездное время, когда я жил среди советских красных звезд! А потом их погасили. Сейчас живу на обратной стороне Луны. Я человек Моря Дождей, лунных кратеров...
Официант приносит меню.
— Так, манты, салат с креветками и манго — берем. Вы же в «Комсомолке» картошку в мундире едите.
— Обижаете...
Проханов разливает водку. Чокаемся.
— Ну а теперь попаримся.
— Александр Андреевич, я за вами давно слежу. Да, у вас странная жизнь...
— Веники, веники хватай! Сейчас похлещемся.
— ...То вы государственник, то боретесь с режимом, как при Горбачеве и Ельцине. То отползаете. А сейчас вы — ярый сторонник Путина. Страна меняется или Проханов?
— Проханова каким задумал Господь Бог, таким он и остается. Я всю жизнь исповедую религию государства. Я всегда бросался на всех, кто угрожал СССР. Когда лидеры становились продажными, врагами собственной страны. А когда наша страна уцелела в жуткие девяностые и начала робко, хрупко, противоречиво рождаться новая русская государственность, я всеми силами стал ей служить.
