Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Вот пошли новости от Андрияна. Как он в магазине – заработки в день доходют до тысяча долларов, а без него двести – триста долларов. Я говорю:
– Андриян, воруют. – Он защищает своих рабочих. – Андриян, открой глаза.
Дома я стал замечать над Коляй. Он когда приехал, не курил, но, вижу, стал курить. В кухне всё грязно, хоть всё пропади, но он не подберёт. В магазине толькя старается работать лёгко и чистенькя, а всю работу грязну оставляет боливьянке Клети, а ета молодес, ей ничего не надо говорить, она сама знает и всё пашет. Что я заметил: Коля и правды при мне старается угодить, но без меня раздражительный и всё делает на вред Софоньке и Никитке. И ишо что увидел: он бреет всё своё тело, как женчина, и подход у него женский, на груди у него татуировка – трёхуголка и всевидящий глаз. Вот тут я задумался: значит, масон. Он часто стал уходить ночами бог знает куда.
Время шло. Карлос с Моникой стали просить меня, чтобы я помог открыть им магазин в Ринконе. Ну что, помог, оформил на себя. Жили оне в нашим дому, я с них ничего не брал, оне довольны, работают в своим магазине, привезли свою дочь в помощники.
У меня есть замашка приезжать врасплох. Однажды приезжаю рано утром в понедельник, захожу – никого нет. Знаю, что Карлос с Моникой и дочерью в Неукене, оне позже приедут, но где Софоний с Коляй? Я стал подбираться в дому, и к восьми часам утра пришли Софоний с Коляй в дрезину пьяны. Я ето увидел, меня всего перекосило, я закричал: «Ето что ишо?!» Софоньке как следует попало, Коля закрылся, но я открыл дверь и твёрдо ему сказал:
– Что я тебе говорил насчёт моих детей? Ты слова не понимаешь? Дак вот, убирайся со дня отсуда, я развратников не выношу, и ты ето чётко знал! – Он промолчал и ляг спать.
Тут подъехали Карлос с Моникой, узнали, что случилось, стали меня уговаривать, но я заявил:
– Я всё прощаю, но разврат никак не прощу, да ишо касается моей семьи. И он чётко знал всё, ему было говорёно.
У Андрияна не пошло, деняг не стало и продукт исчез, всё рабочи обворовали. На вторым месяцы он прогорел, но мне не покорился, стал продавать в Аньелё, но день ото дня стало им чижалея. А у нас, наоборот, всё хорошо. Я уже стал потихонькю мебель покупать, стиралки, плитки, кровати, морозилку, четыре коровы дойны́х, пять поросят-маток, одного кабанчика племенного, одну корову уделили Андрияну.
Слухи прошли, что у Андрияна дети стали воровать деньги и ташшить в магазин. Андриян к зиме перешли в дом к одному испансу, но оказался он жулик. Однажды я приехал к ним, зашёл в дом, меня всего сжало: спят на полу, в дому холодно, вся гря́зны.
– Андриян, ты что, рази так живут!
– А что поделаешь?
– А куда у тебя вся енергия пропала?
– Сам не знаю, что со мною делается, ничего не мило, даже жить неохота. – Да, Андриян стал раздражительный, всё забывает и всё делает не так. Я посылаю его к психиятру, но он не слушает.
– Вот у нас на ферме дом большой, часть дома можете доржать.
Оне согласились, я их перевёз к нам и сказал Андрияну:
– Обрабатывай землю, сади на ней всю овощь, весь расход мой, а твоя работа. В чем нуждаетесь, я помогу. – Он согласился. Я его предупредил: в нашу семью не лезь.
К нам приехал брата Степана старшей сын Мефодий посмотреть, как у нас идёт работа. Но что мне не понравилось: на всё смотрит с завистью, бегает узнаёт, где арендовать магазин, и хвастает, что нашёл зало за тысяча пятьсот долларов и хочет открыть магазин кондитерской. Да, у него жена молодес, она хоро́ша стряпуха, но он сам ни рыба ни мясо. Живёт неделю, две, три, не волнуется, она звонит: сидит без дров, а он – ему ето не касается. Однажды я привёз груз в субботу вечером, смотрю, оне сидят за столом и напитки открыты. Я заворчал:
– Ето что ишо, добры люди молются, а тут пьянка.
Коля скрылся у себя в комнате, Сафонькя сказал:
– Я не пил.
Мефодий возразил, Софонькя:
– Я не пил.
– Ето я пил.
– А что, ты не знаешь, чичас добры люди люди молются, а ты какой пример показываешь?
– А чё, я мале́нькя.
– Но я не хочу, чтобы в моим доме был разврат.
Он голос повысил, не признаёт вину. Я ему строго сказал:
– Я вам не Степан, вы его и за отца на шшитаете, но у меня не так, я быстро с вами рассчитаюсь. – Он сдал и заоговаривался, но я строго сказал: – Ты бы вечерню помолился и привёз к нам домой и выпил бы за столом – я бы и слова не сказал, но ты начал гулять с чернышами, и при Софоньке. Ето разврат. Сегодня можно тебе, а завтра и Софонькя тоже начнёт. В моим доме ето не будет, пока я живой.
– Но прости, дядя Даня.
– Бог простит, но чтобы не повторялось такого.
– Ладно, больше не буду.
– Вот и хорошо.
А Коля уже сэлый месяц дуется и всё прятается, и я решил так: дуйся сколь хошь, но сам к нему был холодный. Однажды Андриян к нему подошёл и сказал:
– Коля, ты натворил делов, и твоя вина, и, хоть сколь дуйся, пользы не будет. А вот покорись тяте, и всё будет хорошо, он добрый, но обозлится – неумолимый. Ты провинился и хошь, чтобы тятя тебе покорился, – нет, етого не жди, а сам позаботься, покорись.
Вечером он ко мне приходит и говорит:
– Дядя Даниель, можно с тобой поговорить?
– Да, пожалуйста, что надо, говори.
– Я знаю, что не прав и во всём виноват, за ето извини.
– Коля, давно бы так. Я тебе желал толькя добра, но ты сам етого захотел и уже передал всё своим.
– Что передал?
– Я не знаю, и меня ето уже не интересует. Но вот у тебя татуировка масонска – ето нам, староверам, враг, и у тебя на мир другой взгляд, он нам никак не подходит. Я тебе купил билет суда и обратно, решай сам, как тебе быть. Деньги завтра получишь последни, а там тебе виднея, что делать.
– Хорошо, дядя Даниель. А что лучше, можете подсказать? И по Интернету нашёл работу в Буенос-Айресе и в Барилоче, куда лучше обратиться?
– Коля, в Буенос-Айрес я тебе не советую, там ты будешь нищим, а вот в Барилоче – ето подойдёт. – Коля меня поблагодарил.
На другой день Софонькя ему деньги отдал по моему приказу, и он уехал, ничего не сказал куда. Получил он за последней месяц тысяча долларов.
Через неделю приезжает нервной и без деняг.
– Ты откуда?
– Да из Буенос-Айреса.
– Ну и что?
– Да ничего не нашёл, а деньги прожил. – Он давай проклинать, что и приехал в Аргентину.
– Коля, каку́ работу хошь, скажи.
– Но конечно, кафейну[541] и туризм.
– Хорошо, я чичас порешаю.
Я звоню Артуро, старому другу, у него отелы и туризма, рассказал о Коле и попросил: «На испытку возми, попробуй», он согласился: «Пускай приезжает, посмотрим». Я Коле дал деняг и адрес и наказал, что можно говорить, а что нельзя, нельзя – ето короткий срок. Он уехал довольный. На другой день приезжает и просит:
– Дядя Даниель, пожалуйста, помоги. Артуро не отказал, но хочет пообчаться с тобой в присутствие со мной.
– Но ето хорошо, значит, берёт тебя.
Вечером звонит Артур:
– Даниель, завтре будешь дома?
– Да, Артуро, буду.
– Мы подъедем в первой половине дня.
– Хорошо, жду.
На другой день Артуро подъехал со своей секретаршай Алехандрой, я их завёл домой и Колю позвал. Артуро задал вопрос:
– Даниель, я могу принять Николя, толькя с одним условиям: ето на долгий срок. Хочу, чтобы он работал как русский, а лучше сказать – как вы, но не как аргентинсы. Зарплата пока будет семьсот пятьдесят долларов в месяц, а там как покажет, всё зависит от него. Ежлив он согласен, я его припишу, чтобы его оформить легально.
Я Коле перевёл, но он уже много чего понимал, дал на всё согласия. На тем и остались, что Коля завтра заступает на работу в Аньелё в Артуров отель. Мы с Артуром перешли на другой разговор, о тем о сем поговорили, и Артуро собрался домой, мы расстались с нём.
– Ну вот, Коля, береги работу. – Я ишо дал ему деняг, и на другой день он уехал на работу весёлой.
Мефодий почти перешёл к Карлос в магазин, лясы точит да баклуши бьёт. У Карлос с Моникой в магазине не пошло, оне не умеют с клиентами обращаться, и у них магазин заглох. Дочь стала шляться. Однажды я поздно вечером приехал, у них на столе напитки, с ними Мефодий и Софонькя.
– Ето что, опять гулянки? Мефодий, езжай домой! Карлос, Моника, я вам помог, но етого от вас не ждал. Уже хватит, можете освободить мой дом и жить сами себе, как хочете.
Софонькя за ето меня поблагодарил и сказал:
– Я не хочу. Чтобы у нас никого не было, и всё будет тихо.
Да, ето я уже понял: тут помогаешь, а тебе тут же серут. Но Мефодий здесь много насрал, он Карлос и Монику часто разражал против меня, Софонькя всё ето слыхал, и засеял злобу и уехал. Карлос закрыли магазин, оставили мене́ долг и уехали. Карлос инвалид, у него одной почки нету. Он звонит Софоньке и страшшает меня судом, как будьто он мой рабочай. Я напугался: что делать, здесь законы строги насчёт рабочих, что он захочет, то и получит. Андриян взял трубку, позвонил Карлосу, взяла трубку Моника. Андриян стал упрашивать Монику не открывать суд:
