Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
– Мы ето опубликуем.
– Хорошо, правда доложна звучать всегда, какой бы она ни была.
Зашли мы и к Тане Геннадьевне в Фонд: да, она хорошо устроилась. Потом Саша пригласил к себе домой, мы пришли к нему домой, Таня осталась в Фонде, но завтра после полдён она за нами заедет. У Саши жена красавица, оне оба молодые и ласковы, она у него украинка. Я просидел у них полтора часа, мне ета пара понравилась. Ну, пора домой, я с ними распростился и помянул о интервью:
– Когда выйдет, один номер вышли нам. – Саша посулил, на етим мы расстались.
9
Прихожу в храм, вечером побывал на службе у отца Петра. У них прихожан мало, но поют красиво, а Соломония вообче замечательно, она и читат очень красиво. Я после службе её проздравил за старание её и спросил:
– Матушка Соломония, а почему вы здесь оказались, но не в монастыре поморским на Преображенке?
– Да, Данила, я об етим скорблю и жалею.
– А что случилось?
– Да, там много добра, но и несправедливость тоже есть. Старцы и старушки очень стараются.
– Да, ето видно, я сам видел, но в чём дело?
– Дело в том, что руководство не думают о духовном.
– Да, ты права, ето заметно.
– Но оне перешли грани, диктуют как хочут, всё делается толькя за деньги, всё сверх закона, там то можно толькя, что им выгодно, а на закон не смотрют. Но са́мо главно, что мне не понравилось, – добрые люди затаскивают милостиной, уже не стало в силу отмаливать, и нам пришёл приказ: за всю подачу помолиться враз.
– Не понял, как так: за всю враз?
– Данила, а как у вас?
– Да очень просто, есть на ето правило: за каждую подачу молются отдельно. Кака́ подача?
– Вещи или деньги, но всё оценивают на валюту. Скажем, так: одна лестовка сто поклонов поясных – 100 рублей, земных – триста рублей, один канон – триста рублей, акафисту – пятьсот рублей, одна псалтырь – тысяча пятьсот рублей, сорокоуст – шестьдесят тысяч рублей.
– Но оговорюсь: етот закон до реформы Никона-патриярха, и ежлив он соблюдается строго.
– Как строго?
– Стать перед образом Божьим, пе́рво надо вымыться, одеться в чистую одёжу скромну, забыть о всем земным, ето не стоять перед генералами или перед пресидентом, но стоять перед самим Богом и просить прощение и милость за творящего милостину. Хто молится, должен знать, что он дерзает делать: ето сокрушенно сердце, слезы, умиление, страх Божий, и, когда человек просит Бога с такой енергией, Бог милует и помогает, но засчитывается от Бога пятьдесят на пятьдесят процентов: пятьдесят за подающаго и пятьдесят за молящаго. Но горя тому, кто делает дело Божия с небрежением, да будет проклят. И ето дерзают руководители монастыря? Ето ужас. Ну молодес, что ушла. А ты им говорила, что ето неправильно?
– Да, говорила.
– Ну и что оне?
– Оне сразу сказали: «Ты прихожанка, не имеешь право ето обсуждать!» Вот как.
– Да мы все прихожаны к Богу, но Бог нас никого не отвергает, но всех принимает, ежлив с чистой душой приходим к Богу. А оне как могут сказать, что ты «прихожанка»? Да ишо правду говоришь. Да, позор. Матушка Соломония, а старцы как судют, ведь там есть кому рассудить?
– Да, есть, Данила, я к ним обращалась.
– Ну и что?
– Да что, оне тоже пытаются ето выяснить, но их нихто не слушает, но приказ есть приказ – молись и не рассуждай.
– А хто пользуется подачай?
– Понятно хто. Старцам и старушкам ничего не надо, окро́мя питания и тепла.
– Да, я так же понимаю.
– Так что монастырь превратили в бизнес, вот за что мы там не нужны. Постороньяй глаз опасен, да ишо староверы разнего согласия.
– Матушка, а тут как?
– Да здесь тоже мало добра. Правда, отец Пётр добрый.
– Ну что, он один.
– Да понятно.
– А через пятьдесят лет что будет? Даже думать страшно.
– Да, ты прав, Данила.
Утром рано мы с Марфой доехали до Рогожского кладбища, подходим к храму – да, храм великой и красивой. Уже молились, мы зашли, нихто нам не препятствовал, приняли как за своих, народу был мало, служба шла своим чередом. Что меня удивило – ето красота в храме, так красиво расписано иконами, такого я в жизни не видел. Вскоре храм заполнился. В етот храм войдут боле двух тысяч людей, но сегодня набралось около пятьсот человек, ето очень хорошо. Когда начали молиться канон, пели по крюкам, всё ето родно́ и знакомо, временами у меня по телу бегали мурашки, я стоял на воздухе, а волоса у меня стояли дыбом. Я спомнил, когда Владимир послал послов ко грекам, и оне чувствовали, что стоят на воздухе. Да, здесь подобраны головшики и головшицы, все как на подбор, такого я ишо не слышал, красота церьковна.
Но что мне не понравилось: много мужчин без бород, и молются одним крестом[516], ето против Бога, и оне ето хорошо знают, и знают, что прокляты: столь старание – и всё впусту. Да, жалко. Видать, здесь есть добрыя християне и всё соблюдают. Ну, опять помяну: «Спасай да спаси свою душу».
Отмолились, все пошли на выход, мы тоже. На улице подошли женчины, между них Анна, она нас представила и поблагодарила, что пришли помолиться.
– Да, красиво у вас поют, а храм – ето рай Божий.
Ну, нас пригласили на завтрак. Интересно, у них здесь как деревня, все свои. Пришли в столовую, тут собралось человек пятьдесят – шестьдесят, сяли за стол завтракать, пошли расспросы, что с нами случилось. Я кратко рассказал, нам многие сочувствовали и жалели, что приехали, говорили:
– У нас не государьство, а позор, вам надо было ехать в США или в Австралию, там же хорошо живут староверы.
– Но дело не в том. Мы и в Южной Америке не худо жили, но всю жизнь мы мечтали о матушке-родине, но получается, что матушку-родину убили, а подставили мачеху кровожадну, вот как хошь и выживай.
– Да, ето так.
Анна высказалась за нас о помощи, народ заговорил и решили, что обсудют. Мы поблагодарили за всё, стали собираться. Но между етих людей оказался один казак, под именем Артемий, он как-то стал с нами боле родным и ко всему приспрашиватся. Я тоже задал вопрос:
– А что, Артемий, есть станица казаков-староверов?
– А как же, конечно есть.
– А вы мне подскажите, а возможно ли у вас получить учителя, чтобы поехал к нам в Аргентину учить наших детей и внучат казачеству?
– Данила, етот вопрос решает атаман.
– А где он у вас?
– А хошь, пойдём?
– А что, он здесь, на Рогожке?
– Да, здесь.
– Ну тогда веди к нему. – Вот ето здорово, ишо есть казаки-староверы в живых.
Приходим, Артемий стучит, слышим голос:
– Входите.
Артемий заходит, мы за нём. Смотрю, за столом сидят несколькя мужчин с бородами, но что мне интересно видеть – в красным углу стоит иконостас, по́лно икон, как у нас за границай у всех староверах. Как ето сумели сохранить в России? Ето мне мило и родноя. Мы помолились, поздоровались, Артемий представил нас атаману. Он сидел в красным углу перед иконостасом, мне ето очень понравилось – значит, соблюдают порядок. Я представился, дал фамилию, имя-отчество, атаман посадил нас и дал имя-отчество: Димитрий Александрович, атаман Рогожской кладбища.
– Какая радость встретить атамана, у нас тоже были казаки, и охота возродить снова казачество, а где его взять – мы не знали, а чичас сижу против самого атамана, ето большая радость.
– Данила Терентьевич, чем мы можем вам послужить?
– А вот расскажу. У нас здесь не получилось, мы вёртываемся обратно в Аргентину. В тех страна́х молодёжь стала разлагаться, и нам ето жалко. Вот мы вёртываемся и хочем создать свою деревню и возродить снова казачество, спорт, русскую культуру, духовность. Просим вас как атамана, одолжите нам учителя казачеству, мы его оплотим. Скажите, Димитрий Александрович, возможно ли ето?
– Да, конечно, с удовольствием поможем.
– Ну вот и хорошо. Я добьюсь земли под деревню, построим дома и к вам обратимся.
– Хорошо. Когда надо, сообчите, вот мои координаты – звоните.
– Спаси Христос, Димитрий Александрович.
– На здоровья, Данила Терентьевич. Когда надо, обращайтесь.
– Хорошо.
– Ну, пока.
Но что мне чу́дно: в наш разговор не вмешался ни один мужчина, ето большой почёт атаману и уважение. Я был рад такой дистиплине.
– Артемий, спаси Христос за таку́ услугу.
– Да что вы, Данила, мы обязаны ето исполнить, у нас тоже есть интерес расширить казачество, особенно своими християнами.
– Спаси Христос за добрыя мысли.
– На здоровья, Данила Терентьевич.
Димитрий стал звать к себе в гости, но у меня нет время до самого отъезда, я ето ему объяснил, он спросил:
– А где вы стоите?
– Мы стоим у отца Петра на Таганке.
– Да зачем так, лучше к нам переезжайте.
– Но, Артемий, вы поймите, отец Пётр не знал нас, принял и старается во всем нам помогает, он добрый, мы не хотим его обидеть.
– Да, как жалко. Но вдруг что – звоните, вот мой номер сотовый.
– Хорошо, спаси Христос. – Мы на етим расстались.
Стали торопиться до храму. Время подходит, за нами доложна подойти машина. Мы успели и поехали к Тане Геннадьевне, ето будет на Рублёвке.
