Борис Тесляров - От Карповки до Норвежского моря
Часть 2
Переход (Доковый дневник)
Посвящается всем участникам докового перехода головной подводной лодки проекта 671РТМ из Ленинграда в Северодвинск.
Под непрекращающийся концерт агатовцев и моросящий дождь, отягощенные всевозможными грузами, по скользкому длинному трапу мы кое-как втиснулись на борт дока. У открытых люков первого и седьмого отсеков, через которые происходит загрузка в прочный корпус, творится ужасная толчея и неразбериха. Ни со стороны командования лодки, ни со стороны завода-строителя, также, как и со стороны самих загружающихся, нет никакого порядка и организации. Загрузка происходит по известному флотскому принципу «на Флоте бабочек не ловят». Мы проникаем в лодку через люк первого отсека. Комплексники (шапэшники и пультовики) затаскивают свой скарб в капсулу и рубку гидроакустики. Неожиданное облегчение «свалилось» на пультовиков — разрешили загружаться через люк центрального поста, в двух метрах от которого находится наша рубка. И хотя, прежде чем попасть в люк, надо протиснуться в ограждение рубки, это значительно легче, чем тащить свои вещи через первый, второй и частично третий отсек, а затем ещё поднимать их со средней палубы третьего отсека на верхнюю, где расположен центральный пост и наша рубка. Гораздо труднее шапэшникам — по плохо освещенной палубе лодки нужно двигаться в нос, где уже почти на закругляющейся части легкого корпуса нужно нырнуть через открытый лючок в межбортное пространство и, продираясь через множество трубопроводов, баллонов и всяких металлоконструкций, добраться до открытой верхней крышки капсульного люка. Остальные члены нашей команды, сотрудники специализированных лабораторий, цеховые механики и монтажники, размещаются на верхней торпедной палубе первого отсека и в торпедном погребе на средней палубе. Следуя примеру комплексников, Юра Докучаев устроился непосредственно у своего прибора 25 во втором проходе между нашими приборами на средней палубе первого отсека. В суматохе взаимных перемещений по лодке меня остановил ответственный сдатчик БИУС «Омнибус» Толя Щукин и задал сакраментальный вопрос о возможности получить у меня в долг хотя бы пять литров шила. Оказалось, что свое шило они «пропели». Занесли свои вещи на лодку и, оставив их без присмотра около своих приборов на средней палубе третьего отсека, вышли на борт дока, чтобы допеть последний куплет с провожающими. Пока они допевали этот куплет, кто-то уже делал отвальную, попивая шило из украденной у них 10-ти литровой канистры. Пообещав Щукину не более трех литров, я получил от него ценную информацию о наличии в седьмом отсеке свободной шестиместной каюты. Заглянув в центральный пост, увидел там Башарина и после короткого разговора, насыщенного неформальной лексикой, получил ключ от свободной каюты в седьмом отсеке и сразу отправил туда наших, желающих жить в «комфорте» недостроенной каюты.
Народ всё ещё копошился внутри лодки, а док где-то около половины второго ночи медленно отошел от пирса, увлекаемый маленьким речным буксиром к уже разведенному мосту лейтенанта Шмидта. Все, кто как-то уже был свободен от тягот первоначального размещения, высыпали на правый борт дока. Наш переход начинался красиво — ночной Ленинград, отражающие свет фонарей мокрые набережные Невы, разведенные мосты… По набережной Красного Флота параллельно с нами катились две черные «Волги». У стенки завода каждую группу участников перехода провожали по отдельности, а когда мы шли по Неве, то нас всех вместе по набережным левого берега Невы до моста Володарского провожали две черные «Волги»… Часа в три ночи мы достигли Уткиной заводи и встали там на якорь в ожидании подхода более мощного буксира, который проведет нас дальше вверх по Неве, через Ивановские пороги и выведет в Ладожское озеро. Большая часть людей разбрелась по своим местам и сделала первую попытку немного поспать. Старпом Малацион оповестил меня о собрании нашего коллектива в 8 утра на палубе перед ограждением рубки, после чего я влез в свою «секретную» берлогу и проспал до половины седьмого. Мы всё ещё стояли в Уткиной заводи и я решил проверить размещение наших людей и заодно сказать им о собрании. В первом отсеке кроме нас устроились ещё и лаовцы, а москвичи переехали в седьмой отсек, получив от Башарина каюту. Перемещаясь по лодке, я нашел всех наших, кроме бригады Юры Веселкова. В нашей каюте оказались два свободных места, не все захотели ютиться в тесноте недостроенной каюты и переехали на просторы первого отсека. Я договорился с Юрой, что его бригада расположится на торпедной палубе в первом отсеке, но ни в первом отсеке, ни в нашей каюте в седьмом отсеке веселковцев не было. Добрался до капсулы — все на месте, антеннщиков нет. Вот так штука! Выбрался на палубу и решил проверить, как заводчане сделали нам доступ в обтекатель и как укрепили леса вокруг антенны. Никакого жесткого трапа с леерными ограждениями сделано не было. К открытой крышке лючка на палубе был привязан узенький веревочный трапик с деревянными перекладинами, спускавшийся по легкому корпусу к открытой нижней левой торпедной трубе. В качестве леера справа от трапа по легкому корпусу тянулась простая толстая веревка. Спускаться по этому трапу надо было примерно метров шесть-семь, правильнее сказать ползти, и если с правой стороны был виден лишь корпус лодки, то с левой открывалась довольно жуткая перспектива 12–15 метровой открытой пропасти на дно дока. Преодолев этот путь, оказался у открытого овального лючка, через который нужно было протискиваться в камеру обтекателя. Затем надо было метра три пройти по ребру обтекателя по левому борту и по перекинутому деревянному мостику можно было шагнуть на леса. Самые первые ощущения от нахождения в обтекателе — холодно и сыро (до постановки лодки в док обтекатель много раз заполнялся водой), полумрак от небольшого количества светильников, скользкие и шатающиеся, как и прежде, леса. Неожиданно раздавшиеся слова: «Борис Владимирович, шильца не захватил?», изрядно меня напугали. Бог ты мой, присмотревшись, увидел Толю Сусарина, который, сидя на корточках, обнимал большой плафон аварийного светильника. На мой вопрос, где остальные, Толя, стуча зубами, кивнул вниз. Этажом ниже, подложив под головы свои рюкзаки, дрожала от холода на деревянном влажном настиле лесов бригада Веселкова. Выяснилась следующая картина. Когда Юра со своей бригадой добрался до торпедной палубы первого отсека, все свободные места, которые были законно наши, оказались уже занятыми заводчанами и москвичами. Не став бороться за освобождении территории (Юра был предельно скромным человеком) и не дождавшись «отъезда» москвичей в каюту седьмого отсека и не найдя меня, он предложил всем отправиться в обтекатель, где гарантированно было свободно. Оставив свои лежаки и постельные принадлежности в нашей генераторной (выделенное помещение на левом борту средней палубы первого отсека, где были установлены наши силовые распределительные щиты и генераторные устройства), вся бригада Веселкова отправилась в обтекатель. Как в кромешной тьме, с вещами они спустились в обтекатель, осталось для меня полной загадкой. Расположившись на лесах, бригада слегка перекусила, дотронулась до собственных расходных материалов и улеглась спать. Теперь Веселкову и его команде предстояло выехать из обтекателя и устроиться в первом отсеке и в каюте седьмого отсека. Очень, очень трудно было работать и жить в капсуле и в не обустроенном прочном корпусе, работать в обтекателе было неимоверно трудно, жить в обтекателе было невозможно. Я настоятельно просил Юру и всех членов его бригады быть предельно осторожными при спуске в обтекатель, на лесах и по пути обратно. Я также пообещал ещё раз потребовать от Башарина сделать нормальный трап в обтекатель, укрепить леса и улучшить освещение в обтекателе, в душе понимая, что уже ничего существенного сделано не будет. Это был мой явный промах — не проверил выполнение обещанного заводом оборудования нашего самого сложного рабочего места перед постановкой лодки в док. В 8 часов утра вся наша команда собралась на палубе лодки. Пришел старпом и выступил перед нами с яркой речью, из которой мы узнали, что на всех стоянка дока схода на берег не будет; что приходить к приему пищи нужно ровно в назначенное время; что на доке функционирует гальюн на два (!!) посадочных места, расположенный на палубе в носовой части дока — на баке; что перемещаться по лодке и доку можно строго в направлениях рабочих мест и мест отдыха (моряки не спят — они отдыхают); что в составе экипажа лодки есть корабельный доктор, все усилия которого будут направлены на поддержание наших желудков в нормальном состоянии, а при малейшем их расстройстве необходимо немедленно ему об этом докладывать, т. к. в условиях перехода это может привести к инфекционному эпидемическому заболеванию и, как следствие, к длительной карантийной остановке транспортировки дока (очень «приятная» перспектива!); что все 15 суток перехода ни душа, ни бани у нас не будет и утреннее мытье возможно из пожарного шланга на правом борту дока (тоже весьма «радостное» сообщение); было еще много мелких технических сообщений и наказов, а в конце своего выступления старпом «позолотил пилюлю», сказав, что иногда мы сможем посмотреть кино или прямо на палубе лодки, или в мичманской кают-компании. Воодушевленные речью старпома, мы двинулись на дно дока в столовую. Схема посадки за стол нам была уже известна, а схема получения еды была конвейерного типа — выбрасываемая из окна камбуза тарелка передавалась в конец стола. Поскольку всё это происходило на открытом холодном воздухе, то до нас, сидящих в конце стола, еда добиралась уже приостывшей, обжечься горячим флотским супом было невозможно, не говоря уже о том в скольких руках побывала тарелка прежде чем она попадала в нужные руки. После завтрака подошел буксир и мы двинулись дальше к Ладоге. Дождь перестал, было безветренно и прохладно, плюс 4–5 градусов, и я отправился ругаться с Башариным. Но Борис Александрович сразу меня обезоружил откровенным признанием, что, мол, дескать забыли о трапе и о лесах. Башарин пообещал сейчас же отправить в обтекатель своих людей, чтобы попытаться усилить трап, получше закрепить леса и увеличить количество светильников. Пока нам налаживали обтекатель у антеннщиков состоялось новоселье, на которое я выделил им пол-литра расходного материала, учитывая их холодные и тяжелые ночные условия. Незаметно прошли Ивановские пороги, Шлиссельбург и вышли в Ладожское озеро. Стало заметно прохладнее, очень свежий ветерок, но Ладога относительно спокойна. Снова встали на якорь и менее чем через час пришел новый буксир и бодро потащил нас по Ладоге курсом на реку Свирь. К обеду были практически решены все бытовые вопросы, народ уже знал географию дока, свои рабочие места. В обтекателе стало гораздо светлее, леса, как и прежде, пошатывались, а с левой стороны трапа, ведущего в обтекатель, появилась ещё одна веревка.
