Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Я вызвал такси и уехал на терминал. В 18:00 у меня встреча с Гонсало и с испансом Педро Мартинес. Оне показали диск в ноутбуке – весь проект туризмы и инвестиции. Да, ето интересно. Диск оне мне подарили, я его взял с собой и отправился в Монтевидео.
Во вторник шестого июля в двенадцать часов я прошёл паспортный контроль и позвонил Андрияну, что всё благополучно, вылетаю. Но он мне рассказал новость: Марфа попала в больницу. Да что ты, боже мой, все таки́ новости! То Ваня, то Софоний, то Андриян, а тут Марфа… «Я ей сказал, ты в пути». Но она мне сказала: как приеду, чтобы позвонил. «Да, я ей позвоню». Что с ней, не дай Бог что-нибудь случись…
Прилетаю в Москву, звоню Марфе:
– Ну, дорогуша, что с тобой?
– Да помирать собралась.
– А что с тобой?
– Да матка воспалилась.
– И где ты сейчас?
– Да в Средним Шуше у Матрёне.
– Но ты была в больнице?
– Да, была, но сам знаешь, как здесь лечут.
– Но и что с тобой теперь?
– Но чичас лучше, своими средствами лечусь и в Южным стала правиться, у меня отпушшение матки.
– Да, у тебя ета проблема давношна. Но поправляйся, а то я уже напугался.
– Софоний со мной, он собирается в Сосновку к Уле.
– Ну хорошо, но меня ждите к двадцатому июля, у меня встреча с Ольгой Геннадьевной четырнадцатого июля, а пятнадцатого-шестнадцатого выеду в Абакан, хорошо бы меня встретили на вокзале.
– Хорошо, мы встретим.
Я прибыл в Калугу.
Тетрадь седьмая
1
В Москве я на метро приехал на Киевский вокзал, взял билет на Калугу – на моё счастья, через сорок минут отходит. Смотрю, навстречу идёт Саша Писаревский, мой друг. Кака́ радость! Он едет до Суходрева – значит, едем вместе. Вопросы, рассказы… Он спрашивает:
– Что, Данила Терентьевич, за семьёй приехал?
– Да, Саша, за семьёй.
– Данила Терентьевич, а почему бы вам не обратиться к своим в тайгу на Енисей?
– Саша, мы уже всё разведывали. Там живут кланами, ето дело трудно, надо время и средства, на что проехать и прожить, да и слухи разны. Хто крепко в законе живёт, едва ли к себе подпустит, а хто живёт по-слабому, нас ето не интересует. Наши же старообрядсы рассказывают: многи заготавливают разны промыслы и весной вывозют до Ворогово на продажу, там начинают пьянки-гулянки, ничего не соблюдают. Зима у них девять месяцав, шестьдесят минус – нам ето не вынести, а са́мо главно – мы для них американсы, и смотрют как на врагов, и со здешними чиновниками нам не ужиться будет.
– Да, ты прав. Но мы тебе, Данила Терентьевич, ето говорили.
– Прости, Саша, я не верил. Оне нам мягко стелили, но результат горькяй. За то, что я бросил быть сотрудником по переселению старообрядсов, все от меня отвернулись, и даже попасть в Россию – тиранили три месяца, визу не выдавали, а дали толькя на шестьдесят дней, знающи, что у меня семья в России. Вот как хошь.
– Да, здесь оне ето умеют делать. Ну, и каки́ планы, Данила Терентьевич?
– Да думаю как-нибудь выбраться отсуда, хотя бы и неохота. Как ни говори, ето родина, и её больше и не забыть. Придётся там строить свою деревню.
– Ну, дай тебе Боже силы.
– Спаси Христос, Саша.
– А как твоя история?
– Да уже дописываю.
– И хто будет редактировать?
– Ровнова Ольга Геннадьевна, учёная по лингвистике и диелектолог.
– А хто будет соиздавать?
– Пока не знаю. Вот будет встреча – будем обсуждать хто и как.
– А почему не обратился к староверам?
– Етого нельзя допустить, ето история для всего мира[497], а староверы превратят в свою пользу.
– Да, ты прав. А что ты пишешь?
– Саша, сущую правду.
– Да, Данила Терентьевич, правда никому не нужна.
– Ну, Саша, молодец, что понял.
В Суходрево мы с нём расстались, он спросил:
– Как сноха Неонила доехала?
– Да с горям пополам доехала.
– Да, её здесь немало потиранили.
– Да, Саша, ето теперь никогда не забудется. Сын и сноха так и сказали: «Больше нас канатом не затянешь в ету страну, ето не страна, а дурдом».
– Ну, Данила Терентьевич, не пропадай, будь на контакте.
– Да, Саша, не заботься[498], как вернёмся из тайги – сразу сообчим.
– Ну, ждём, поклон семье.
– И ты поклон Наташе и дочке. – На етим мы расстались.
Звоню Васе, что через час буду в Калуге, он посулился встретить с Юрой. Ну, встреча, радость. Но как Вася завёлся и стал рассказывать про всё оформление Неонилино, мне ето было слушать не по душе. И как старались уругвайский консул все её дела решить, мы были все в шоке: как родну́ дочь приняли и допоследу бились помогчи, а боливийский консул отвернулся, даже не стал и разговаривать, хоть и Неонила боливийкя.
– Но, Вася, боливийсы – ето коммунисты, оне для угодья России так поступают, а уругвайсы – ето золотыя демократы, под вид американцев.
Приехали домой – все наперебой про Неонилу.
– Но ладно, хватит, хватит, всё я знаю, мне и так больно. Слава Богу, оне доехали благополучно и чичас радуются.
– Данила, мы тебе говорили: зачем приехали в етот дурдом?
– Да, я теперь всё понял, сочувствую и соболезную, но политики не унимаются, проводют там у нас конференсыи и убеждают вернуться на родину, сулят горы, но на етих конференсыях я уже не нужон, так как много знаю про Россию.
– Да ето понятно, – говорит Вася, – но ты, брат, будь аккуратне, вас ишо из тайги не выпустют, вас заманивали не для того, чтобы из России выпускать. Смотри, не подписывай никаки бумажки, а то навечно останетесь, да ишо за всё отомстят.
– Да, я верю, но будем надеяться на Бога.
На другой день звоню Москвину Виктору Александровичу:
– Я в Калуге, и охота встретиться.
Он доброжелательно указал:
– В 15:00 завтра.
Звоню Графовой Лидии Ивановне, также объясняю, что в Калуге и завтре в 15:00 буду у Москвина Виктора Александровича, и согласна ли принять меня. Она ответила мне:
– Да, могу принять с 16:00 до 18:00, а дальше время не будет. – Но мня насторожил ответ, показался очень суровый.
Аня Гордеева собирается завтра утром рано в Москву цветы продавать, и я решил с ней поехать. Думаю, утром ей помогу, а потом пойду на приём к Москвину и к Лидии Ивановне. Но чтобы рано выехать в Москву, надо ночевать у Ане. Так я и поступил. Но меня удивила ета ночь. Аня провозилась всю ночь со цветами, в сортировке и букетах, и в 5:00 мы отправились в Москву. Аня на електричке калачиком свернулась и всю дорогу проспала, бедняжка.
В 9:00 прибыли в Москву, Аня стала продавать цветы, а я караулить. Ну, насобиралось бабок двадцать, смотрим: милиция идёт, на всех кричит, всех гонит; бабки отойдут да снова подходют к публике, цветы разбирают хорошо, но милиция покою не даёт. Я с Аняй пробыл до 13:00 и видел все ети несправедливости. В порядошной бы стране етого бы не было, у всех был бы свой уголок, но ето Россия – великая держава-нация.
В 13:30 я отправился на Таганку, в Дом зарубежья, и в 15:00 захожу к Москвину Виктору Александровичу. Он уже ждал меня, встретил ласково, провёл в свой кабинет, я стал его благодарить за приглашение, что он посылал в посольство в Уругвай, и стал извиняться, что:
– Я никаки́ интервью не давал здесь в России против государства, и то, что написано в Интернете, – ето всё подлость, я на ето не способен, государьству надо помогать бороться с коррупсыяй, но не унижать его. А что с нами случилось в Белгороде – государьство не виновато, и виноваты чиновники, оне здесь очень голо́дны, и у них СССР-ской дух ишо живой, то поетому с ними трудно бороться.
– Да, Данила Терентьевич, вы правы, но вы бы к нам обратились, один бы звонок – и все бы ети чиновники полетели, кого бы вы ни назвали, и чичас бы жили куда бы лучше, в своих домах, земля и техника. Нет, вы всё бросили и разбежались по тайгам, как робинзоны.
– Виктор Александрович, вы чичас нас не поймёте, но вот когда вы прочтёте мою книгу, тогда чётко поймёте и оцените. Дай Бог, что вы правы. Да, мне обидно, но так надо было поступить, и переселение никакого не будет, а будут – то единицы. Вот в етим, да, я виню государство, потому что ишо не готово принять переселенсов, и думаю, ето скоро не будет, а может быть, и никогда.
– Данила Терентьевич, почему вы так понимаете?
– Очень просто, Виктор Александрович, загляните хороше́нь в глубинку деревнях, и всё поймёте. Ну, благодарю за приём. Ишо раз спаси Христос за помощь, желаю быть хорошим приятелям и на презентацию книги желаю ваше присутствия.
– Спасибо, Данила Терентьевич, мы рады всегда вас встретить.
– Прости за всё, что так получилось, и спасибо вам за всё, и до будущай встречи.
– Доброй пути, Данила Терентьевич.
– Ишо раз спасибо.
Я вышел и отправился к Лидии Ивановне. В 16:00 возле её здания звоню ей, она берёт трубку, я ей говорю:
– Лидия Ивановна, мы у вас.
– Ну, проходи.
Я двери открыл, поднялся на девятый етаж, она мне открыла и завела к себе. Но как странно: ето совсем другой человек, чужой, холодный и колючий. Она не может на меня смотреть, все вопросы странны и чужие, и мы её не интересуем. Я вспомнил Васины слова, она ему по телефону сказала: «А что я от них поимела? Пускай оне больше ко мне не мешают». Думаю, ты, тётенькя, ни в чём не разобралась и правду не знаешь, а так поступаешь. Да, ты мне показывала ваше «золотоя перо», ты начальник и защитник переселение, форум исполкома – и так поступаешь. Значит, через тебя переселение не получилось, и ты даже не разобралась и так поступаешь. Тут, как назло, ей звонок: какую-то женчину депортируют, она тут же изменилась и так ласково стала убеждать:
