Борис Минаев - Ельцин
Те, кто выступал в эти дни на стороне Белого дома, были отнюдь не однородной массой[23]. На сторону лидеров непримиримой парламентской оппозиции встали не только мирные граждане, возбужденные и ошеломленные тем, что происходит на улицах Москвы, не только любопытные прохожие, втянутые в водоворот событий энергией толпы. Внутри Белого дома собрались и те, кто хотел воевать по-настоящему, с применением огнестрельного оружия. «Боевиков», как их называли тогда газеты, объединяло одно: жажда борьбы, готовность стрелять, драться. Никакой общей политической платформы у них не было. Объединяющим моментом, как ни странно, выступил махровый национализм, расизм (это у сторонников возврата к интернациональному СССР!).
Людей вокруг Белого дома и во время демонстраций запугивают мифической боевой организацией «Бейтар», члены которой якобы будут зверствовать по приказу властей. Никаких боевых отрядов у этой гуманитарной сионистской организации, конечно, нет, как, собственно, нет в Москве и ее самой, но списки ее членов ходят по рукам. Так же как ходят и слухи о страшных «бейтаровцах», которые «придут и будут всех убивать, насиловать беременных, пить кровь детей».
Фальшивка, причем грубая, но в дни противостояния очень действенная. Страх и ненависть сплачивают толпу лучше любых «конституционных» лозунгов. Именно в эти дни руководитель РНЕ Баркашов дает интервью, в котором превозносит Гитлера. Именно в эти дни с балкона Белого дома генерал Макашов призывает «повесить всех жидомасонов».
«Речь Баранникова прервала потасовка, вспыхнувшая у него за спиной. Два охранника министра из числа членов РНЕ (со свастиками на рукаве) избивали худого бородатого мужчину. Поскольку милиционеры наблюдали за этим, не вмешиваясь, — дело происходило не на их территории — Баранников приказал, чтобы этого мужчину подвели к нему. Избитый… объяснил на ломаном русском языке, что он американский корреспондент. “Тихо, тихо, ребята, — урезонивал министр… — Не надо было… это журналист”. “Ну, врезали немного этому жиденку, так что?.. Ладно, подожди, еще будет время”…» (Леон Арон).
Досталось не только «этому жиденку» с удостоверением американского корреспондента. Под дулами автоматов вывели за оцепление Сергея Кургиняна, яростного сторонника Верховного Совета, режиссера и политолога. Он не понравился баркашовцам и своим внешним видом (похож на еврея), и тем, что осмелился критиковать Хасбулатова за недостаточную решительность, «произносил провокационные речи». Корреспондента «Эха Москвы» арестовали и продержали в подвале Белого дома пару суток.
И таких случаев было немало.
Я не случайно останавливаюсь на этих, казалось бы, малозначительных деталях. Милосердие к «своим» раненым (в Белом доме действовал медпункт для пострадавших от действий милиции), храбрость, смешанная с обреченностью, — то есть вполне человеческие, понятные нам проявления — смешивались в Белом доме и с другими чувствами: подозрительностью, ненавистью, агрессией. Атмосфера здесь была совсем другая, чем в 91-м году.
По-другому вела себя и восставшая толпа. Внешне всё было похоже на 91-й год — те же баррикады, лозунги, плакаты, беспрерывный митинг с балкона Белого дома, — но другим было и содержание плакатов (слово «убей» встречалось там не единожды), и сам алгоритм действий людских масс. В 91 — м году толпа защищала, обороняла свой оплот — Белый дом. В 93-м году толпа шла вперед, била, ломала заграждения, сама дубасила выпавших из цепи солдат и милиционеров, нападая озверело, нелепо и зло.
…Эпицентром событий стала Смоленская площадь.
1, 2 и 3 октября многотысячная толпа раз за разом всё активнее атакует милицию. И если в первые два дня удается эту толпу рассеять, то 3 октября случается то, чего все давно ждали — толпа разгоняет милицейское оцепление. Побитые и разоруженные, без дубинок и порой без шинелей, милиционеры бегут, закрывая голову руками от камней.
Кстати говоря, оружием для демонстрантов послужила… трибуна, построенная для празднования трехсотлетия улицы Арбат. Ее разобрали, и, вооружившись палками и железной арматурой, толпа, наконец, смяла милицейские кордоны.
Праздник на Арбате — не единственное публичное мероприятие, устроенное мэрией в эти тревожные дни. На улицах Москвы уже кипит уличная война, а мэрия всё пытается устраивать мирные праздники, «отвлекать людей от политики». Но отвлечь — уже невозможно.
Вернемся на несколько дней назад.
25 сентября.
Национальный оркестр России и дирижер Мстислав Ростропович исполняют на Красной площади сюиту Прокофьева «Александр Невский» и увертюру Чайковского «1812 год».
В этот день здесь собралось около ста тысяч человек. Ельцин пришел перед началом концерта, его встретили овацией.
Было холодно, дул сильный ветер. Стариковский зачес на лысине Ростроповича сразу же растрепался, но он, как всегда, упрямо выпячивал нижнюю челюсть и дирижировал замерзающими руками для людей, которые пришли сюда, чтобы быть вместе, чувствовать друг друга. В тот день музыка Чайковского звучала как пароль. Это были очень страшные дни, когда власть в стране зашаталась, когда каждый новый день приносил ощущение надвигающейся беды, когда ненависть становилась всё явственнее, а слова — всё жестче…
Ростропович дал концерт, который навсегда вошел в историю как прямое вмешательство музыки в дела человеческие. Он поддержал того, кого считал нужным поддержать, сказал то, что считал нужным сказать, и забыть его в те минуты — невозможно. Это был яркий, изумительный поступок музыканта.
После концерта Ельцин искал Ростроповича. Но выяснилось, что маэстро настолько замерз, окоченел от ветра, что после аплодисментов скрылся, «сбежал» в гостиницу «Россия», чтобы хоть чуть-чуть согреться. А потом великий музыкант вместе с женой Галиной Вишневской провел целый вечер у Ельциных.
Ростропович — ярчайшая личность своего времени. В компании с Ельциным он смотрится вполне гармонично, хотя у них разные биографии, разные судьбы, может быть, разный язык. Им было о чем поговорить.
Было о чем поговорить с Ельциным и знаменитому кинорежиссеру Эльдару Рязанову, который в 1993 году дважды побывал у Б. Н. со съемочной группой телевидения.
Вот несколько отрывков из их разговоров:
«— Есть мнение обиходное, что политика — дело грязное, что это игра, требует каких-то извивов и компромиссов душевных. Вот как вам вообще, нравится эта профессия?
— Судьба сложилась так, я ее не выбирал… Хотя я не согласен с вами, что политика — грязное дело. Политика, грязная она или нет, зависит от человека, от самого политика: если политик ведет грязную игру, то политика — грязное дело, а если политик нравственно честен, чист, то политика — чистое дело. Я все-таки стремлюсь к тому, чтобы политика была чистой и честной.
