Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране
— Вот ты, Наталья, и ты, Иван, вступаете на большую дорогу совместной жизни, которую должны вы славно, рука об руку пройти, любя и уважая друг друга. Семейная жизнь прекрасна, но она и сложна…
И здесь он сделал многозначительную паузу, чтобы дать всем задуматься над этой мыслью.
— Много трудностей подкарауливает вас, много неожиданностей! Готовы ли вы к ним? Должны… должны быть готовы.
Со мной рядом сидящий начальник пожарной команды, уже хорошо поддавший, защелкал языком и закивал головой: «Как говорит! Как говорит, ну, как пишет!».
Асадчий продолжал напутствие:
— Вот положим ты, Иван, встретишь другую молодую женщину, и она тебе ох как понравится. Как ты должен поступить, а?
Иван поставил на стол уже поднятую стопку и наморщил лоб, как будто бы и впрямь хотел разрешить эту задачу. Асадчий же продолжал:
— Ты должен сказать себе: нет, нет и нет! Любовь — это одно, а желание — это другое! — Палец прокурора поднялся вверх, и в наступившей тишине было слышно, как кто-то с восторгом прошептал: «Вот ведь! Вот ведь!».
Речь длилась еще минут пять, и когда закончилась, послышался общий вздох облегчения, как будто бы все прокурором были помилованы.
Официальная часть была окончена, и в соседней комнате стали раздвигать мебель, освобождая место для танцев. Приглашенный баянист в гимнастерке, увешенной медалями, брал уже вступительные аккорды. Танцы должны начать молодые, и все ждали их, толпясь у стен. Мы поднялись, и Раиса шепнула: «Пошли отсюда!» Но я не понимал, в чем дело, и просил ее еще побыть, пока не начнутся танцы. Тогда она взяла меня за руку и отвела в угол за дверью. Танцевали разное: и сельскую кадриль, и английский фокстрот, кто как мог. Многие были уже пьяны и продолжали сидеть за столом, пока не пройдет хмель. Кого-то уже погрузили в сани и отвозили домой. Исчезли со свадьбы жених и невеста: они должны уехать к себе или в родительский дом, чтобы «провести первую брачную ночь», будто бы они прежде никогда вместе не спали.
Я было уже собрался уходить, как вдруг почувствовал на себе тяжесть чьего-то взгляда: в противоположном углу от нас восседал прокурор, он не уехал. Лицо его застыло в пренебрежительной гримасе, а глаза направлены на нас. Раиса стиснула мне руку, призывая уйти. Но как только я стал пробираться через толпу к дверям, Асадчий тоже поднялся с места.
Раиса была уже одета, а я разыскивал свой полушубок в куче на полу, как вдруг увидел прокурора совсем рядом: он наблюдал, как мы одеваемся. И уже у дверей, за спиной я услышал его скрипучий голос: «Ну что, убегаете?». Я оглянулся, наши взоры встретились, ехидная улыбка на его лице выражала злобное торжество.
«Отвратительный, хитрый и подлый зверь», — мелькнуло у меня в голове.
Шли дни и недели, мы стали встречаться не только в ресторане, но по выходным дням и на улице, чтобы сходить в кино или прогуляться вдоль озера. Сплетни о нас уже неслись по поселку: «Наконец-то Райка нашла себе жениха». Но женихом ее я себя не чувствовал, хотя она все больше нравилась мне: долгие годы отчуждения что-то тормозили во мне. Иногда поздно вечером я провожал ее до дома, где жила она с матерью и сестрой. Видимо, приглашать в дом меня она стеснялась, да и следуя сибирским обычаям, приглашенный в дом — уже жених. Каждый раз при расставании она смотрела на меня несколько загадочным взглядом, будто что-то важное было еще не досказано. Я не лез к ней с поцелуями у ворот, как было здесь принято у гуляющих. Иногда среди разговора она вдруг останавливалась и как бы сама себе говорила: «Как с тобой хорошо и легко. Ты совсем другой».
Вечером, лежа на своем диванчике, я старался разобраться в своих чувствах. В то время голова моя была нафарширована идеями французских энциклопедистов, Жан Жак Руссо, Дидро, их взгляды на «натуральные ценности» привлекали меня. Выходило, что она «дитя природы», не испорченное цивилизацией, ее прямота суждений, непосредственность чувств — все гармонировало этим идеям. Пример Достоевского, женившегося в ссылке на местной молодой вдове, также был созвучен моим мыслям. Но и, кроме того, она была привлекательной, полной чувств и энергии, красивой женщиной. Ее крепкая фигура чем-то напоминала скульптуры Аристида Майоля, от которых я был в восторге. Во всех ее движениях угадывались не только изящество и природная сила, но и женская чувственность. Мне грезилось, что она лежит рядом со мной и я ощущаю все формы ее тела и чувствую ее порывистое дыхание. Ну, в общем, я был влюблен.
Сибирская весна обманчива, вот уже стало тепло и солнечно, но подул ветер, и ты дрожишь от холода и проклинаешь себя, что снял шубу.
Как-то в конце марта вечером во время нашей прогулки подул ледяной ветер, и она так озябла, что я предложил ей заглянуть ко мне, чтобы надеть мой свитер. Хозяйки, к счастью, не оказалось дома, и мы прошли через кухню в комнату, не навлекая сплетен. Было уже поздно, и в комнате стоял полумрак. Я решил отыскать свитер, не зажигая лампы.
Узкий ворот свитера не хотел проходить через копну ее волос, и мне пришлось ей помогать. Наконец, он был надет, но тяжелая роговая заколка упала на пол и покатилась под большой стол. Мы оба оказались на четвереньках, и через минуту заколка была у нее в руках, но, поднимаясь, она сильно стукнулась о стол, так что застыла, прижав руку к затылку. Я обнял ее и поцеловал, и в эту минуту почувствовал, что и она крепко прижалась ко мне и ищет мои губы. Наступила какая-то разрядка: мы обнялись, и наши губы невозможно было оторвать. Я куда-то летел, чувства и желания дурманили меня. Наконец, она отстранилась и сдавленным голосом сказала: «Пошли, пошли отсюда!». Я тоже понимал, что сейчас придет хозяйка, и сплетни о нас станут «детально материализованными», но овладеть собой не мог.
— Ты хочешь, ты хочешь, чтобы я к тебе пришла?
Я не мог понять, что это означает, так как она уже была у меня, но стал твердить: «Да, да!».
Тогда она отстранилась, села на стул и стала стаскивать хромовые сапожки. Они упорно не хотели сниматься, и я присел рядом на пол и стал помогать ей. Затем полетели на стол кофта и юбка. Она встала, прижалась ко мне, и мы оказались на диване. Та невидимая последняя преграда, которая многие дни разделяла нас, была пройдена.
Когда мы оделись и стали пробираться через кухню, там уже восседала хозяйка. Сухо ответив на наши приветствия, она испустила тяжелый многозначительный вздох. Ну, теперь понесет по всему селу! Но нам было уже все равно, мы были счастливы.
Мама приехала! Она преодолела это огромное расстояние в девять тысяч километров из Ленинграда, пересаживаясь из поезда в поезд, и, наконец, на попутной машине приехала в наше село. Сколько лет! Она совсем седая, много морщин на лице, хотя глаза все те же, добрые и веселые. Мы обнялись, не произнося ни единого слова, и, наконец, как бы утешая меня, она сказала: «Теперь будет все хорошо».
