Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное
…Но наше сидение на «пересадочной станции» приходило к концу. Сменялись режимы: сначала зеленые, потом красные, потом появились отступающие с Дона казацкие части, вступившие в город под звуки рубинштейновской «Березки». Отчаянные холода сменились теплыми днями, вместо норд-оста наступили приятные дни, и мы совершали прогулки по шоссе в горы.
Весть о падении Новороссийска заставила двигаться дальше.
КРЫМ
В конце марта (1920) нам удалось переправиться в Крым, благодаря тому, что мы трое (Владимирский, Донников и я) оказались хранителями большого ящика — архива Харьковского Учебного Округа, который мы в Туапсе разбирали. Под этим соусом — хранителей — мы добились разрешения погрузиться на транспортное судно «Дооб» и приехать в Керчь. Когда мой коллега отправился искать подводу, а мы, сложив вещи, поздней ночью легли спать, ожидая, что вот-вот подъедет подвода, — мы так намучились и так сладко задремали, что у всех была мысль, что, может быть, подводы не оказалось, и мы можем хорошо выспаться!!! До того надоело это печальное, бесконечное странствование без определенной цели и назначения!..
В Керчи мы пробыли страстную неделю у наших новых знакомых и неплохо провели время. Ходили на раскопки курганов, побывали в местном очень интересном музее, директором которого был К.Э.Гриневич, мой знакомый еще по Харькову — там я познакомился с проф. Довнар-Запольским, который тоже был на беженском положении и жил в квартире директора музея. Для меня эти встречи были очень приятны — я еще тогда был близок к науке.
После томительных дней Туапсе, в Керчи Ирина несколько ожила. Переезд через пролив, археологические экскурсии, посещение музея, новые люди (семья художника, где мы жили) и проч. подняли ее жизненный тонус и как бы вернули ее от бесплодных мечтаний и тоски к действительной жизни, шумной и интересной. Это настроение было выражено ею в замечательном, для ее возраста, стихотворении, очень оригинальном по мысли.
В РАЮ
На небесах, в блаженстве рая,
Где счастья заплеталась нить,
Мне жизнь припомнилась иная —
Ее, увы, не позабыть.
Там, на земле, где блещут дали
В тумане сумрачных ночей,
Там, где страданья и печали,
И смерть сзывает палачей,
Там, что ни день, призыв могучий
Влечет сердца в глухую даль,
Там, словно солнце из-за тучи,
Блестят и радость и печаль.
Там жизнь цветет одно мгновенье,
Безумный стон, немой упрек,
И мчится до поры забвенья
Там жизни бешеный поток…
На небесах, в блаженствах рая,
Где счастья заплеталась нить,
Мне жизнь припомнилась иная —
Ее, увы, не позабыть.
21. III.1920. Керчь
На Пасху (март 1920) мы приехали в Симферополь, который на нашем беженском пути был значительной станцией. Некоторое время мы жили на вокзале, расположившись на диване и даже на столе. По утрам мы могли наблюдать работу буфета, где хозяин «подслюнивал» бутерброды и т. д. В комнате 1-го класса можно было заниматься «регистрацией беженцев», потому что мы были покрыты насекомыми. Несколько дней я пробегал по городу в поисках какого-нибудь угла и, наконец, на Бетлинговской ул. нашел что-то вроде курятника, где можно было хоть как-нибудь устроиться. Ирина даже могла спать в доме, в комнате хозяйской родственницы.
В городе были случаи холеры, даже на нашем дворе, так что пришлось сделать холерные прививки. Обедали в столовых. Лишения вроде отсутствия сахара и проч. уже печалили мало.
Вскоре проф. А.Н.Деревицкий, уезжавший с семьей на дачу на Южный берег Крыма, предоставил нам свою квартиру. Это было уже положительным отдыхом для всех нас.
Симферополь, стоявший сравнительно далеко от центра революционной борьбы, имел вид нормального города, в котором еще не угасла культурная жизнь. Здесь были газеты, в которых я вскоре начал сотрудничать, действовали театры, функционировал университет. Все это нами было использовано полностью. Лично для меня существование большой университетской библиотеки, в которой, между прочим, находился интереснейший Тавельский Архив В. С. Попова (сподвижника Потемкина), и наличие академической жизни вообще явилось сущим духовным отдыхом. Я был избран членом Исторического Общества при университете, где прочел доклад на тему об Екатерининской Комиссии 1767 г., а затем я написал несколько исторических работ. До сих пор я вспоминаю с удовольствием это время, проведенное мною в радушной и гостеприимной академической среде.
И для Ирины Симферополь дал очень много. Она имела возможность часто посещать театры, что для нее было откровением, потому что в Харькове по своему возрасту она бывала в театрах лишь на детских спектаклях.
Нужно было подумать о школе. Одна моя знакомая по Харькову любезно взялась подготовить Ирину к экзамену в гимназию. Ирина принялась за дело с большой охотой — ведь она была способная девочка, развитая, и школьная наука ей всегда давалась легко и, конечно, за вступительные экзамены я не беспокоился, хотя курсы и были запущены. По древней и русской истории я, в саду, прошел курс в несколько дней, и с большим наслаждением смотрел, как она быстро схватывала и осмысливала мои схемы.
Но внутреннее состояние Ирины по-прежнему смутное и подавленное. Все страницы ее симферопольского дневника полны жалобами на свою судьбу. Мрачным отчаянием звучит «Песнь нищеты»:
Сквозь холодный туман загорелась заря,
Бледный свет в полутьме расстилается,
От молчанья ночного очнулась земля
И в безмолвной тоске пробуждается.
И сильнее печаль мое сердце гнетет,
Тихо песня звучит безответная…
Раб житейской нужды, раб житейских невзгод,
Я люблю тебя, ночь беспросветная.
Ночь в холодном тумане укроет меня,
Когда в мрачном лесу укрываюсь я,
Когда с острым ножом, свою долю кляня,
Над добычей ночной насмехаюсь я.
Пусть лишь ночью, во тьме, льются кровь и вино
И блестят груды злата холодного,
Пусть от взоров людских будет скрыто оно,
Это зло всего мира голодного.
Это зло и мечта, золотая мечта…
Проясняются дали туманные.
О, замолкни унылая песнь навсегда,
Смерть, приди же скорее, желанная!
1. IX. 1920. Симферополь
Тема смерти вообще часто встречается в стихах Ирины, во все времена, причем она трактуется несколько необычно. Иногда смерть рассматривается, как желанная избавительница, как переход в лучший мир и т. д. В этом отношении интересно одно стихотворение, написанное ею в Симферополе. Ирине очень нравился мотив похоронного марша «Вы жертвою пали», который она много раз слышала, начиная с Харькова. Это стихотворение, написанное, правда, в другом размере, вносит в печаль смерти примиряющие ноты.
