Нина Пицык - Богомолец
А на второй день в ней едва вместились все пришедшие на студенческую сходку.
— Дайте нам истинную науку! — требовали студенты.
— Студенты не вправе судить о недостатках преподавателей! — сердился декан факультета.
— Разве мы ехали сюда за сотни верст, чтобы слушать ассенизатора? — сказал бледный молодой человек. Сказал резко, с вызовом, и аудитория буквально разъярилась.
— Примите жалобу на неудовлетворительную постановку учебного дела! — настаивали студенты.
— Я не приму никаких коллективных заявлений! — упирался декан.
— И вообще, господа, сходки запрещены! — надрываясь, хрипел старший инспектор. — Вы же подписали обязательства не посещать их. Расходитесь и не доводите до скандала.
Нет, недаром еще десять лет назад в секретном документе, изданном на французском языке для узкого круга придворных, тогдашний товарищ министра внутренних дел генерал Шебеко признал, что «среди киевской университетской молодежи всегда было достаточно горячих голов».
Чтение лекции прекратилось. В курилке Богомолец нашел гектографированный листок нелегального студенческого «Союзного совета», любовно прозванного молодежью «Семеном Семеновичем». Он заканчивался знакомым рефреном: «Долой самодержавие!»
О беспорядках в университете заговорили. Власти, издавна испытывавшие страх перед свободолюбивым студенчеством, перешли в наступление. Злой ветер реакции забушевал в университетских стенах. В воздухе запахло репрессиями. Пяти студентам было предложено сесть в карцер.
— В карцер?!
Четырех неподчинившихся тут же исключили из университета. Саша ходил провожать товарищей и вместе со всеми в буфетной киевского вокзала пел: «Назови мне такую обитель…»
Власти в холопском стремлении воспитать из студентов «благонадежных, нераздельно преданных престолу и отечеству слуг» сами содействовали поддержанию смуты: к прежним требованиям общеуниверситетская сходка теперь присоединила новые — о возвращении исключенных в университет, об уничтожении карцера.
Такого массового и стойкого выступления молодежи история Киевского университета не знала. Чтобы загасить костер, власти потребовали по возможности быстрее очистить университет от «буянов». Кроме того, они обязали ректора впредь придерживаться более крутых мер по отношению к участникам беспорядков, «учиненных скопом».
Вся Россия ахнула, когда 31 декабря 1900 года стало известно, что длинный перечень притеснений студенческой молодежи в России увенчала отдача двухсот молодых людей в солдаты. По беззаконию и жестокости это было чудовищно даже для самой мрачной эпохи.
В «Правительственном вестнике» сообщалось о студенческих волнениях в Киеве. Студентов в нем именовали «бесчинствующей толпой», сходки — «тайными сборищами», а требования молодежи — «непозволительными» и «разнузданными вымогательствами».
Саше Богомольцу нестерпимо мучительно при мысли о торжестве притеснителей. Измятый «Правительственный вестник» валяется на полу. Саша снова не пошел в университет. В состоянии полной апатии он слоняется по квартире. Университетские события все больше укрепляют в нем отвращение к юриспруденции.
— Защищать государственное право? Но ведь в России никакого права нет! Что же я буду защищать?
Все годы учебы в Киеве Александр живет в семье дальнего родственника профессора Сергея Петровича Томашевского.
Вечерами на огонек к Томашевским нередко заглядывает Владимир Валерьянович Подвысоцкий, Среди русских медиков-теоретиков профессор общей патологии Киевского университета — фигура крупная. Вокруг него сгруппировались наиболее преданные науке киевские врачи и студенты. Подвысоцкий давно уже заметил, что Александр Богомолец — человек «с искоркой». Узнав о сомнениях юноши в выбранной профессии, сказал:
— За человека, Саша, можно бороться по-разному. Почему бы вам не перейти на медицинский факультет? Честный и знающий врач — манна небесная для народа. Он с горем сталкивается все время, всю жизнь. И избавляет людей от страданий. Знаете что? — перешел профессор в наступление. — Приходите-ка завтра ко мне на лекцию!
На следующий день Александр Богомолец пришел на лекцию профессора Подвысоцкого. Прослушал ее с наслаждением и бесповоротно решил стать врачом.
У ИСТОКОВ ЗНАНИЙ
Министр просвещения пригласил профессора Киевского университета В. В. Подвысоцкого войти в особую комиссию по сооружению зданий нового Новороссийского университета. Некоторое время, не прерывая чтения лекций в Киеве, Подвысоцкий только наезжал в Одессу. Но в середине апреля 1901 года вопрос о переводе Подвысоцкого в Новороссийский университет был окончательно решен. Богомольцу жаль расставаться со своим наставником. После недолгих раздумий он тоже переехал в Одессу.
Сравнительно недавно созданный здесь медицинский факультет — небольшой. Достроена пока одна клиника — внутренних болезней, — финансы не позволяют большего. Царское правительство равнодушно к увеличению отряда врачей в России. Число вакансий при приемах в лучшем случае не уменьшается. Напрасно Подвысоцкий обращался к местным воротилам за помощью — откликнулась лишь одна генеральская вдова. Из Москвы прибыли микроскопы, из Парижа — термостаты, Берлина — хирургический инструмент, Лейпцига — анатомические атласы, — а выкупить их не на что.
Зато факультет располагает редким составом профессуры. Это в подавляющем большинстве — ученики великих русских естествоиспытателей: Сеченова, Мечникова, Пашутина.
Теперь, оглядываясь назад, Богомолец считает время, проведенное на юридическом факультете, напрасно потерянным и сам не может понять, как он мог «набивать голову изучением массы никому не нужных юридических мелочей».
Вскоре слегка сутуловатый, застенчивый, с открытым взглядом светлых глаз студент обратил на Себя внимание однокурсников своей одаренностью. Профессорам новичок тоже нравится любознательностью, трудолюбием, редкими способностями.
Порой Александру, по его собственному выражению, кажется, что «утолить жажду познания он так никогда и не сможет».
К сожалению, Александр Михайлович не в состоянии обеспечить сыну необходимые условия для учебы. Русские земские врачи располагают весьма скудными средствами. И зачастую на свои гроши и лекарство покупают пациентам. Таков и Александр Михайлович. К тому же бдительная полиция мешает ему утвердиться на одном месте: под различными предлогами Нежинская и Остерская земские управы то и дело перебрасывают его из одной больницы в другую. За шесть лет пришлось сменить талалаевскую на жукинскую, а последнюю — на гоголевскую. Ожидать очередные назначения приходится годами. В такое время отец не посылает сыну ни гроша. От небольшого наследства жены согласно ее желанию Александр Михайлович давно отказался в пользу бедных крестьян села Климово.
