Нина Пицык - Богомолец
— Этот малый далеко пойдет!
Миновали уже пасхальные праздники, а Александру Михайловичу не хочется уезжать из Кишинева. Но пришла телеграмма из Нежина — заболела тетя Лиза. Сашин отец поехал на вокзал за билетом и не вернулся. С извозчиком прислал записку: «Сашенька, буду через месяц. Передай всем спасибо и до свиданья. Без саквояжа обойдусь».
Богомольцы-старшие этому не удивились. Они знали, насколько Александру Михайловичу за семнадцать лет негласного надзора надоели постоянные соглядатаи и что он не упускает случая хотя бы на час отделаться от них.
В Кишиневе, в мезонине — окно в окно с домом брата, — поселился местный присяжный поверенный. Когда приезжает Сашин отец, новый сосед от окна не отходит. Шпик, конечно. И как надоел Сашку и его двоюродному брату Вадиму его лоснящийся голый череп и красно-синий нос!
— Смотри, вот рожа! — смеется Вадим, стоя перед окном столовой, из которого видно и улицу и окна квартиры присяжного. — Попадет же ему за то, что упустил поднадзорного!
Подростки явно потешаются над незадачливым присяжным, еще не подозревающим о собственном посрамлении. Не устояли: в четыре руки украсили окно фигами.
Но только выглянули из-за цветов, как тут же отпрянули от окна. К ним приближалась шарообразная фигура местного священника с протянутой узловатой рукой. От учащенного дыхания на муаровой рясе его смешно прыгал наперсный крест и колечки серебряной цепочки.
— Богохульники! — завизжал он на всю улицу.
Вадим успел спрятаться, а Саша так и остался перед окном.
На следующий день в классе появился школьный инспектор.
— Встать! — испуганно скомандовал дежурный.
Приход инспектора среди урока не сулил ничего хорошего. Инспектор ястребиным взглядом окинул класс и приказал:
— Богомолец — к директору!
Гимназическое начальство интересуется не столько способностями учащихся, сколько их благонадежностью. Мальчишеская выходка в глазах духовного пастыря и школьного инспектора переходит все границы допустимого. За неслыханно дерзкий проступок гимназист должен быть основательно наказан!
За массивными дверями кабинета директора — статского советника Соловьева — слышится резкий, металлический голос батюшки:
— Это бунт, бунт!
— Вас было двое? — добивается инспектор.
— Нет же, я один!
— Как прикажете понимать? Духовный пастырь лжет, а отпрыск каторжанки говорит правду?
Выходит, судьям Сашка известно, что для опасного направления мыслей у него более чем достаточно оснований.
— Знаем-с: ненадежные эти господа Богомольцы, либеральствующие-с! — цедит инспектор.
Директор гимназии сидит молча. Ему жаль Сашка.
Он спрашивает:
— Может, Богомолец, это не вы были тогда у окна? — Из-за пенсне в золотой оправе на гимназиста глядят сочувствующие глаза.
— Нет, я, господин директор!
— Назовите того, кто был с вами, и мы меру наказания смягчим! — предлагает поп.
Сашко слышит его, но занят созерцанием начищенных до блеска ботфортов кого-то из дома Романовых, изображенного на дешевом портрете. А мозг отчетливо повторяет рассказ отца о следователе, предлагавшем маме ценой предательства товарищей купить себе свободу.
Неожиданно он бросается к двери.
— Куда?
— Я не желаю выслушивать ваши гнусные предложения!
Ясно, что перед ними уже не мальчик, а преисполненный презрения к «сильным мира сего» взрослый человек.
У батюшки голос подымается до фальцета:
— Милостивые государи, дайте срок, такой себя покажет! Дождетесь — и к ниспровержению императора призовет!
Грозно вытянувшись во весь рост, инспектор вторит:
— Припоминаю: год назад, когда из реального училища согласно циркуляру попечителя Одесского учебного округа об очищении учебных заведений от лиц неподходящих сословий было исключено сорок подростков, гимназист Богомолец говорил: «Все вокруг сделано руками простого народа, а сам он погибает в нищете и бесправии». Это же неприкрытая крамола!
— Мы, господа, призваны развивать в детях чувство верноподданничества!
Это говорит директор. Его молчание может быть расценено как сочувствие. Для сына каторжанки исключение из гимназии по мотивам неблагонадежности означает выдачу волчьего билета, который навсегда закроет путь к высшему образованию. Делопроизводителю Соловьев приказывает:
— Незамедлительно вызовите дядю Александра Богомольца!
Соловьев встречает Богомольца у порога кабинета.
— С прискорбием… Должность обязывает…
Это для батюшки, подслушивающего у дверей. А у стола — шепотом, только для Михаила Михайловича:
— Сегодня же, немедленно, заберите из гимназии Сашины документы! Это все, что я могу сделать для вашего племянника.
Михаил Михайлович ошеломлен. Богомольцу кажется, что белый крахмальный воротничок вот-вот задушит его. Наконец он благодарит Соловьева от имени Саши, брата и от себя лично. Он понимает: если об этом разговоре узнают, директор лишится должности.
Скрипнула дверь. Директор отвернулся в сторону гимназического сада: в кабинет с папкой «для доклада» вошел делопроизводитель.
— Ничем, понимаете, ничем не могу помочь! — Это для посторонних говорит Соловьев и тут же добавляет: — Извините!
Саша, ожидавший дядю на улице, понял: свершилось! Кровь бросилась в лицо, на глазах выступили слезы. Что-то хотел сказать, но вдруг резко повернулся и бросился прочь. Михаил Михайлович не стал окликать его.
В одном из четырех нежинских предместий — Мегерках, где стоит усадьба второго дедушки Сашка — Михаила Федоровича Богомольца, — дома прячутся в непроглядных садах. Во дворе у дедушки огромная клумба цветущих роз. За домом — тенистый, запущенный сад с заросшими малиной дорожками. Любит Сашко дом, где живут обе тетки, хотя он низенький и ветхий. Он чем-то напоминает пряничный домик из сказок братьев Гримм. Тетку Сашка — Марию Михайловну — учредительницу Нежинского женского пансиона, впоследствии реорганизованного в гимназию, — ревматизм лишил возможности передвигаться. Горничная возит ее в коляске. Младшая из сестер — Елизавета Михайловна — училась на Рождественских фельдшерских курсах в Петербурге. За вольнодумство была исключена и выслана под надзор полиции по месту жительства родных без права службы. Одно время она давала частные уроки детям местной знати, а потом и это занятие забросила, целиком отдавшись чтению.
С соседями Богомольцы почти не общаются. «Политических» здесь сторонятся: они — опасные компаньоны для игр в «подкидного». Да и сами Богомольцы не ищут друзей среди нежинских обывателей.
